Читать книгу - "Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - Михаил Трофименков"

Вся ирландская компания в Голливуде была реакционной. [Актер] Пэт О’Брайан, ближайший друг Кегни, был фашистом и ярым антисемитом. [Режиссер] Лео Маккэри тоже был антисемитом. – Брайт.

Кегни не лукавил, когда говорил об органичном для него чувстве благодарности. Ирландцы не заметили, как проиграли Кегни другим его друзьям – тем, кому он был обязан славой: коммунистам Брайту и Орницу.

* * *

15 ноября 1934-го Орницу исполнилось 44 года. Левым «потерянного поколения» он годился в старшие братья, а то и в отцы. В том же году он вступил в компартию. Впрочем, сын процветающего бруклинского коммерсанта произносил на уличных митингах зажигательные речи с двенадцатилетнего возраста. Двенадцать лет, с 1908-го по 1920-й, он отдал социальной работе с заключенными и детьми – жертвами жестокого обращения. Как прозаик прославился детскими книжками и романами о еврейском Нью-Йорке («Господин Пузан», 1923). Как драматург претендовал на титул пионера пролетарской драмы, еще в 1918-м пересказав с классовой позиции историю Раскольникова («Удар»).

В 1928-м Орниц удачно продал Paramount два сценария – мелодраму о наивной венгерской крестьянке, чью жизнь пустил под откос тайный брак с офицером («Дело Лены Смит», 1929), и историю страсти светской львицы к арийскому атаману банды из Чайна-тауна («Ночи Чайна-тауна», 1929). В Голливуде Орниц уверенно обжился, хотя часто менял студии, а порой ненадолго возвращается на Бродвей.

В сентябре 1932-го Орниц был единственным кинематографистом в составе Комитета интеллигенции, агитировавшего за Фостера. В его доме – «Салоне мистера де Сталь» – собиралась вся немногочисленная левая интеллигенция Голливуда: Фрэнк Дэвис, Вера Каспари. Лестер Коул, Лоусон, Уэксли, Ленгстон Хьюз, Эндор, Мэриэн Эйнсли, Натан Эш. Своим человеком среди радикалов был, как это ни удивительно, и Альберт Левин, правая рука Тальберга, пользовавшийся безграничным доверием «последнего магната». Бывший нью-йоркский критик, выпускник двух университетов, Левин оказался еще и знатоком марксизма, мгновенно нашедшим общий язык с Лоусоном.

В будущем Левин – единственный из этой компании, кто избежит черных списков, – пользуясь своей продюсерской независимостью, поставит пригоршню фильмов, для Голливуда исключительно тонких и «культурных» («Портрет Дориана Грея», 1945; «Пандора и Летучий Голландец», 1951).

* * *

В этот круг и затянуло «простака» Кегни.

Он счастлив: новым друзьям проще простого исполнить его заветное желание – познакомить с Драйзером и Линкольном Стеффенсом.

Стеффенс – патриарх «разгребателей грязи». Его книга о коррупции «Позор городов» (1904) – «библия» Кегни. В 1919-м Стеффенс проторил тропу в революционный Петроград, а по возвращении произнес фразу, на десятилетия ставшую символом веры американских левых: «Я видел будущее, и оно работает».

Когда Кегни встретился со Стеффенсом, «американскому Сократу» оставалось совсем немного. Незадолго до кончины (9 августа 1936 года) его навестят Ильф и Петров:

Как и все обреченные люди ‹…› он мечтал о будущем, говорил о нем ‹…› у него был только один план: уехать в Москву, чтобы увидеть перед смертью страну социализма и умереть там.

– Я не могу больше оставаться здесь, – тихо сказал он, поворачивая голову к окну, будто легкая и вольная природа Калифорнии душила его, – я не могу больше слышать этого идиотского оптимистического смеха.

Это сказал человек, который всю свою жизнь верил в американскую демократию, поддерживал ее своим талантом. ‹…›

– Я хотел написать для своего сына книгу, в которой решил рассказать всю правду о себе. И на первой же странице мне пришлось…

Внезапно мы услышали короткое глухое рыдание: Линкольн Стеффенс плакал. Он закрыл руками свое тонкое и нервное лицо – лицо ученого. ‹…›

– Мне пришлось открыть сыну, как тяжело всю жизнь считать себя честным человеком, когда на самом деле был взяточником. Да, не зная этого, я был подкуплен буржуазным обществом. Я не понимал, что слава и уважение, которыми я был награжден, являлись только взяткой за то, что я поддерживал несправедливое устройство жизни.

Год тому назад Линкольн Стеффенс вступил в коммунистическую партию.

Мы долго обсуждали, как перевезти Стеффенса в Советский Союз. Ехать поездом ему нельзя, не позволит больное сердце. Может быть, пароходом? Из Калифорнии через Панамский канал – в Нью-Йорк, а оттуда через Средиземное море – на черноморское побережье. ‹…› Стеффенс, обессиленный разговором, лежал в постели, положив руку на пишущую машинку. Затихший, в белой рубашке с отложным воротом, худой, с маленькой бородкой и тонкой шеей, он походил на умирающего Дон Кихота.

Знакомство Кегни с Драйзером и Стеффенсом состоялось на ужине в сан-францисском ресторане John’s Rendezvous: оттуда сотрапезники отправились на десятитысячный рабочий митинг в «Амфитеатре докеров». Лидер калифорнийских коммунистов Уильям Шнейдерман усадил Кегни в президиум.

Был это жест поклонника или расчет политика, историки трактуют в меру своей испорченности. Одни считают это провокацией с целью скомпрометировать звезду, другие – знаком уважения. Как бы там ни было, назавтра Херст тиражировал фото Кегни и Брайта в окружении всей верхушки компартии. Брайт что-то шептал Шнейдерману на ухо с заговорщическим видом. По версии Брайта, его щелкнули в тот самый момент, когда он осведомлялся у секретаря обкома, где здесь туалет.

Разъяренный Джек Уорнер вызвал Брайта и Кегни на ковер и обозвал простофилями. Тем дело и кончилось.

* * *

Чуть позже Брайта выставят со студии, гарантировав пожизненный запрет на профессию, но политика будет тут ни при чем. Занука разгневало, что Брайт интриговал, пытаясь за его спиной заменить Лоретту Янг – выбор великого и ужасного продюсера – в главной роли в фильме «Такси!», на Джоан Блонделл. Он обозвал сценариста «долбаным стукачом». Брайт – 24-летний мальчишка – в ответ ударил Занука и попытался выкинуть его в окно.

Нравы в Голливуде недалеко ушли со времен Дикого Запада: Роулэнд Браун однажды уверенным ударом отправил Занука в больницу. Брайт с восторгом вспоминал, как, работая над сценарием «Толпа ревет», жил не в отеле, а в борделе. Уволенный, он искал утешения в игорных притонах. В одном из них он едва не подрался с лучшим голливудским агентом Мироном Селзником: драка обернулась братанием, и Брайт получил работу у Голдвина с еженедельным окладом в две тысячи – втрое больше, чем у Занука.