Читать книгу - "Message: Чусовая - Алексей Иванов"

В сказах змеи — это эпически «усиленные» ящерки. В образе Великого Полоза они доведены до максимальной мощи, власти и совершенства. Малые «змейки» являются неким мифологическим «украшением» события; их функция, как и у ящерок, вспомогательная. Змей Дайко, хоть и «выдуман» болтуном Вавилой Звонцем, «восходит» к Великому Полозу.

В. Оборин и Г. Чагин в статье о Пермском зверином стиле пишут: «Змея символизировала нижний мир и входила в состав сложных композиций». «Нижний мир» — это подземное царство, где владычествует ящер. Геральдически организованные композиции звериного стиля делятся на три яруса. Нижний (ящер, кони, пауки) — это подземный мир. Средний (антропоморфные фигуры) — мир зверей и человека. Верхний (лосиные и утиные головы) — небесный мир богов. Верхний и нижний миры связывают скрученные ленты или змеи. Змеи в зверином стиле — ещё и символ реки (воды, дождя), которая связывает небо и подземелье. Таким образом, змеи стоят на одном уровне с человеком и, следовательно, могут превращаться в человека — «обмениваться обличьем», как «обмениваются» друг на друга пауки и ящер, утиные и лосиные головы. Поэтому Голубая Змейка и Великий Полоз иногда принимают человеческий облик.

Кроме того, уральский самоцвет, поделочный камень серпентинит в народе называют змеевиком. То есть змея — ещё и житель каменных недр. К тому же и медь, окисляясь, становится зелёной, и малахит — зелёный, и изумруды — зелёные. В мифологическом сознании змея с её «каменной» окраской, любовью к горячим камням, умением прятаться в расщелины или замирать неподвижно, как каменная, больше ассоциировалась с минералогическим царством, чем с царством растений и животных. Змеи и ящерки даже в природе связаны с золотом, так как, греясь на камнях, выбирают такие, где высока примесь кварца, а кварц легче раскаляется под солнцем. Кварц же часто сопутствует месторождениям золота. В христианской мифологии змей — символ зла, сатаны. Если в сказах змеи наделены другим значением, значит, происхождение их образов не христианское, не русское, а языческое — в данном случае вогульское.

Для иллюстрации языческого происхождения сказов ещё одна цитата из книги М. Никулиной «Камень. Пещера. Гора» (2002 год): «Что касается кладов, земных богатств, то путь к ним всегда вниз, в гору, в утробу, без божьей помощи, без молитвы».

Но самый поэтичный образ сказов — наверное, олень Серебряное Копытце. Серый лесной уральский «козлик» — это обыкновенная косуля. Она и сейчас ещё изредка встречается в тех местах, где дедушка Кокованя увидел оленя Серебряное Копытце. Образ этого оленя кажется насквозь русским, ясным, родным.

А. Черноскутов и Ю. Шинкаренко, не называя источника, даже приводят некую древнеславянскую легенду о золоторогом олене с серебряным копытом, который якобы дважды является на землю: предвещая весну и предвещая зиму.

И тем не менее именно в образе Серебряного Копытца наиболее полно воплотилась и угорская мифология, и вогульская обрядность. Серебряное Копытце — это полностью русифицировавшийся лось, которому поклонялись древние финно-угры. Рогатые лосиные головы встречаются в произведениях Пермского звериного стиля исключительно часто. Великий лось нёс на своих рогах солнце финно-угров. Шаманы на камланиях призывали лося на землю. Коснуться копытами земли лось не мог — земля была слишком скверна для него. Поэтому на капищах шаманы укладывали на земле священные блюда, на которые и вставал лось. Блюда были из драгоценных металлов, чаще всего из серебра. Серебряные блюда из Малой Азии и Ближнего Востока в большом количестве выменивались на пушнину жителями Урала через булгарских и татарских купцов. От этого серебра и стали серебряными копытца оленя дедушки Коковани. А блюда на то и нужны, чтобы в них что- то складывать. Например, при камланиях — подношения лосю: монеты, драгоценные камни, самоцветы. Поэтому в сказе Бажова драгоценные камни и брызжут во все стороны при ударах серебряного копытца.

Вот так в русские предания вплелась и растворилась в них душа другого народа — растворилась, чтобы оплодотворить и расцвести небывалыми цветами бажовских сказов. И прав был В. И. Даль, говоривший: «В наше время кудесничество этого рода также известно кой-где в народе, а именно в северных губерниях: Архангельской, Вологодской, Олонецкой, Пермской, Вятской; оно едва ли не перешло к нам от Чуди, от финских племён, кои сами в течение веков обрусели».