Читать книгу - "Эхо небес - Кэндзабуро Оэ"

«Ребята, а вы что здесь делаете?!» — вот слова, которыми она нас встретила. Возможно, Серхио говорил ей, что собирается привезти вас. А может, это было просто приветствие в «типичном стиле Мариэ». Как бы то ни было, когда мы рассказали, что до сих пор неразлучны и вместе снимаем фильмы, ей, насколько могу судить, это было приятно. Зная уже, что вы пишете что-то для фильма, она сказала:

«Даже если это и обо мне, К. все равно напишет собственную историю, ту, что дано увидеть ему, — и это так естественно, правда?» Еще она беспокоилась о названии, и она попросила нас не соглашаться с вычурными идеями, которые могут прийти на ум Серхио. Самой ей больше всего нравится «Parientes de la Vida» — выражение, часто слышанное ею у местных жительниц, когда им приходится нелегко.

Она неплохо выглядит, но голос очень слабый, слова различаешь с трудом. Произнести столько фраз стоило ей, вероятно, огромных усилий. Нам показалось, что работающие кинокамеры станут для нее непомерной нагрузкой, так что я просто щелкнул фотоаппаратом, и мы ушли. Человек, встретивший нас, сказал, что в подземном переходе между двумя больничными зданиями находится группа женщин из Какоягуа, и мы отправились туда. Сделали еще снимок. Нам объяснили, что этих женщин не допустят к Мариэ, а приносить букеты вообще запрещено больничными правилами. В результате палата Мариэ настолько безликая, что больше напоминает лабораторию или подсобное помещение.

Люди с фермы заказали нам комнаты в отеле неподалеку от музея Гвадалахары, и мы скоро приступим к делу, используя эти гостиничные номера как рабочее помещение. Буду писать. Мы тут заметили, как потемнела кожа Мариэ, стала совсем такой, как у мексиканских крестьянок, но, как сказал наш японо-мексиканский сопровождающий, прежде она была еще темнее и только за три месяца в больнице к Мариэ возвратился ее японский облик. Вкладываю в конверт фотографию, так что о впечатлении судите сами. Правда, на самом деле она немного бледнее, чем выглядит на снимке…

Мариэ была совершенно права. Я действительно обратил ее жизнь в свою собственную историю. А ведь есть еще пятилетний промежуток, о котором я вообще ничего не знаю. Пришла она за это время к ощущению «объяснимости» мира? Кто скажет… Даже проделав весь путь до больницы в Гвадалахаре, я вряд ли услышу от нее это, а возможно, и не сумею спросить. На ее потемневшем лице появится улыбка Бетти Буп, но скорее всего она промолчит, и только тени вокруг глаз залягут еще глубже. И не уверен, покажет ли она мне знак «V», который я вижу на полароидной фотографии. Так что в качестве завершения «собственной истории» мне приходится опираться только на «свой» образ Мариэ, одиноко глядящей в лицо подступающей смерти там, в Мексике, и пользоваться как ключом только этим снимком и запечатленным на нем таинственным знаком. Знаю по опыту, что люди, рассказывающие о чужой жизни «собственные истории», и сами редко ощущают их «объяснимыми». Но для меня все в этой истории шло к описанной выше сцене: Мариэ на своем смертном ложе; тонкая смуглая рука подает намекающий на тайну знак «V»; улыбка сохраняет отблеск прежнего сияния…

Мне хочется, чтобы для заключительного кадра фильма, в создании которого я помогаю Асао и его товарищам, была использована именно эта фотография — Мариэ в больничной палате. Думаю, что Асао сделал ее с той же целью. Думаю об индейцах и метисах, о которых рассказывал нам, подвыпив, Серхио Мацуно, — о тех, кто — в ожидании конца света — смотрит вверх, на экран, натянутый под открытым небом.

«Parientes de la Vida» — слова, предложенные Мариэ для названия фильма, означают, если Асао правильно понял испанский и правильно записал их, «родственники по жизни». Стараясь понять их смысл, я пришел к выводу, что она скромно гордилась тем, что местные жительницы приняли ее как свою, как настоящую подругу, разделившую с ними все горести и, не будучи родственницей по крови, ставшую членом общей семьи. Приняв такое объяснение, я все пытался увидеть связь между этим чувством и слабым, но безошибочным жестом — запечатленным на фотографии знаком «V»…

Но совсем недавно, лежа ночью без сна и листая Плутарха в мягкой обложке, я неожиданно наткнулся на фрагмент, где он говорит о печали как о незваном «родственнике, данном нам жизнью», от которого никому не избавиться, неважно, как складывается судьба. И теперь я склоняюсь к этому толкованию. Хотя так или этак, деревенские мексиканки, которые будут смотреть фильм о жизни Мариэ, смогут воспринимать «Parientes de la Vida» в привычном для себя смысле слова.