Читать книгу - "Эхо небес - Кэндзабуро Оэ"

Разумеется, я ответила, что не способна поверить в сказки о такой «тайне». Для меня никогда не станет объяснимым случившееся с Мусаяом и Митио. И я не верю, что некий отстраненный взгляд поможет мне это осознать…

Мацуно выслушал внимательно, а потом возразил: «Ты повторяешь, что никогда не сможешь поверить, что чувствуешь себя как бы зависшей в пустоте. Для тебя проблема сложна, но для жителей Ка-коягуа, которые будут смотреть на тебя со стороны и увидят твою историю своими глазами, это неважно. Твоя душа может по-прежнему оставаться в смятении, но если ты — мать — будешь настаивать на том, что ужасная гибель твоих сыновей объяснима, а они будут видеть, как ты всю душу вкладываешь в работу, давая им тем самым неопровержимое доказательство, им будет этого достаточно, чтобы сложить фрагменты в цельную картину.

И что, если, — продолжал он, и выражение его глаз словно бы подводило меня к словам, которые он сейчас скажет, — с ходом дней, заполненных только тяжелым изнурительным трудом, произойдет нечто, на что ты совсем не надеешься своим замершим в пустоте сердцем? Я имею в виду: не спадут ли вдруг с „тайны“ покровы? А если это произойдет, если вдруг „тайна“ явится зримо, то не ты ли скорее, чем кто-то другой, — ты, с которой случилось это несчастье, ты, бьющаяся с тех пор в тисках чудовищных сомнений, без всякой надежды справиться с этим даже во время физической работы, — не ты ли неожиданно поймешь, что все на самом деле объяснимо».

Потом как-то раз, когда я уже решилась поехать на ферму, мы с Мацуно гуляли в северной части парка Аламеда — как вы, наверно, помните, отель, стену которого фреской «Сон о воскресном полудне в Аламеде» расписал Ривера, расположен в южной его части, — и неспешно переваривали такое — полукруглые лепешки с начинкой, которые съели около уличной стойки. В том месте, где расположен Мехико, было когда-то дно озера, из-за оттока грунтовых вод город, по-видимому, постепенно опускается, но во время нашей неспешной прогулки мы набрели на старую каменную церковь, которая, казалось, просела и накренилась гораздо раньше, чем начался этот процесс, и решили зайти в нее.

В киоске при входе торговали маленькими золотыми вещицами, изображающими руки, ноги, глаза. Мацуно объяснил, что люди кладут эти мелочи как приношение на алтарь, молясь об излечении той части тела, что поражена болезнью. И я, признаюсь, сразу же подумала, что для Мусана выбрала бы головку, а для Митио эту вот пару ног, но справилась с наваждением и прошла мимо. А потом, когда мы начали осматривать церковь, Мацуно, подбодренный, вероятно, торжественной обстановкой — полумраком и прочим антуражем, — вдруг сказал вот что: «Я знаю, как тебе больно думать об этом, но все-таки не кажется ли тебе, что в минуту самоубийства Мусана и Митио Бог объявил о своей воле, установив очередность их ухода из жизни? Не хочу слишком настаивать на этой мысли, ведь для тебя все случившееся „необъяснимо“… Но если хочешь, поясню, что имею в виду. Все началось с того, что Митио день за днем уговаривал Мусана пойти одним с ним путем, так, согласна? Если бы они умерли, как это было задумано, то есть как это было задумано Митио, никто не смог бы обнаружить здесь Божью волю. Но в решающий момент задуманный план рассыпался. Предполагалось, что Мусан столкнет с обрыва кресло Митио, но замысел не сработал. Мусана лишили возможности толкать коляску — лишили действий, которые привели бы к их смерти. И вот в этот момент, ощутив себя бесполезным и брошенным, не услышал ли он взывающий к нему голос Господа… и, вдохновленный тем, что услышал, не решил ли уйти иначе, чем следовало по плану, внушенному ему Митио? И тогда, увидев, как прыгнул у него на глазах брат, не осознал ли Митио, что Бог призвал его, и, осознав, не решился ли умереть сам?.. „Тайна“ была открыта в тот самый момент, тебе так не кажется?»

Я просто оцепенела. В церкви было темно, а каменный пол так истерт, что прогнулся, словно дно лодки, и идти по нему было трудно, так что я сделала всего лишь несколько шагов, а когда подняла глаза, увидела на стене образ напоминающей мексиканку Святой Девы из Гваделупы. Ее глаза, как обычно принято у метисок, были опущены долу, но я почувствовала ее взгляд. На грани слез, готовая пасть на колени, я как-то сумела перебороть себя, собрала все свое мужество и, на ходу твердя про себя: «НЕТ! НИ ЗА ЧТО! НЕ ХОЧУ!» — кинулась к двери, сработанной из исхлестанной ветром старой корабельной древесины, и рывком ее распахнула. Выйдя из церкви, вдохнула невероятно чистый и бодрящий воздух окутанного мягкими сумерками Мехико, тот воздух, про который К. сказал однажды: «Он словно принадлежит вечности».

Это было последнее письмо, которое мы с женой получили от Мариэ. Асао и его друзья никогда не обращались ко мне, если Мариэ не просила специально о нашем участии, так что пока они не пришли, чтобы дать знать о благополучном возвращении Круга, я не знал ничего и о них. Когда время от времени я вспоминал теперь Мариэ, ее лицо подсознательно ассоциировалось с упомянутым ею в письме мексиканским образом Святой Девы. Молва гласила, что явление Святой Девы, изображение которой видела Мариэ, произошло в Гваделупе, откуда она начала свой путь через всю Мексику, пока не дошла до тех мест, где жили индейцы; поэтому в древних монастырях, прячущихся в уединенных долинах, ее почти всегда изображают темнокожей и с чертами индианки.

Святая Дева из Гваделупы и Мариэ, выходящая на мягкий предвечерний свет из мрачной церкви, как будто поднимаясь над поверхностью земли и распахивая навстречу прохладному воздуху поздней осени глаза, похожие на глубокие провалы, окруженные тенью, а красные губы Бетти Буп горят огнем. Однажды, когда я делился с женой своими воспоминаниями о Мариэ, она заметила: «У взрослых почти не бывает таких густых длинных ресниц. Те искусственные нашлепки, которыми из кокетства пользуются женщины, не идут с ними ни в какое сравнение». Так что была и чисто физическая причина (тоже, впрочем, не ускользнувшая от моего внимания), объяснявшая появление теней, придававших — как мне казалось — ее глазам сходство с черными дырами.

Потом, в течение нескольких лет, я не переставал удивляться, почему мы так долго не получаем известий от Мариэ, и начал уже подумывать, что нам следовало бы связаться с Асао и выяснить, что же все-таки происходит. Но жена была против; если возникнет необходимость, Мариэ наверняка разыщет телефон и закажет международный разговор, а пока лучше просто ждать и быть готовыми, если понадобится, прийти на помощь.

— Подумай, сначала она вступает в этот Круг в Камакура, потом отправляется с ними в Калифорнию и селится в коммуне и, наконец, оказывается на ферме в Мексике. Тебе не кажется, что в глубине души она стремилась оказаться как можно дальше от Токио? Если бы только захотела, могла легко вернуться вместе с остальными из Торонто… А так все это означает, что, кроме всего прочего, она хочет отгородиться от здешних знакомых. Пожалуй, самое правильное ничего не выведывать и не пытаться искать с ней контакта… Да и ты слишком увлекся Мариэ в последнее время. Может быть, разделяющее вас расстояние слегка остудит твои чувства.

За эти годы я порвал с давней привычкой засыпать только после того, как напьюсь до бесчувствия. В первый год не разрешал себе даже банки пива и в результате, будучи не в состоянии заснуть, бодрствовал ночь за ночью у себя в кабинете, пока не начинало светать и парочка голубей, свивших гнездо на горной камелии у меня под окном, не принималась за утреннее курлыканье, — читал роман за романом, худо-бедно одолевая с их помощью ночь.