Читать книгу - "Женские убеждения - Мег Вулицер"

– Да как же он мог?

– Об этом тебе придется самой его спросить, если он когда-нибудь появится.

– Ты, разумеется, можешь жить тут, со мной, сколько хочешь, – предложила она. – Мои родители, считай, и не замечают, что ты здесь. Да и что я здесь тоже.

– А тебе не надо разве возвращаться в Нью-Йорк? К работе? – спросил он.

– Успеется.

– Грир, ты сбежала с конференции. Это же ужас. Причем из-за меня.

– Ты меня не принуждал. Я сама так решила.

– Но ты им была очень нужна, я прав? – Она промолчала. – А что говорят – все нормально прошло?

– Да, – ответила она. – Все прошло отлично.

– Фейт Фрэнк на тебя рассердилась? – не отставал он.

– Кори, – сказала Грир, – я здесь потому, что сама так решила, понятно? Не переживай.

Следующие полтора дня, уже у себя дома, он смотрел на «Ютубе» ролики с фрагментами заседаний и речей, искал «Локи» по хэштэгам и упоминаниям – были среди них и ядовитые (фонд обвиняли в том, что он позарился на «тридцать сребреников» от «Шрейдер-капитал»), но в основном – одобрительные. «Мероприятие в Центаури-Центре всех воодушевило», – писал кто-то. «Грандиозное событие», – писал кто-то еще, а дальше шли подробности: какие проникновенные выступления, какая отзывчивая аудитория.

Он посмотрел запись программной речи Фейт Фрэнк. В свои шестьдесят восемь она, безусловно, оставалась сексуальной. Ему понравились ее сапожки – эдакий легкий перегиб. Говорила она вдумчиво, серьезно, остроумно, принимали ее с энтузиазмом – и он понял, чем она так нравится Грир. Женщины склонны преклоняться перед другими женщинами: он подумал, что если бы был женщиной, то тоже заинтересовался бы Фейт Фрэнк.

Посмотрел он и других – выступали исключительно женщины: астронавтка, адмирал, танцовщица хип-хопа, поэтесса – ее сборник, посвященный бедности в Америке, только что получил уважаемую премию. Некоторые говорили серьезно и сосредоточенно; другие – как, например, поэтесса – увлекательно. Плюс конференция была высокотехнологичной: огромные круговые экраны, на которых показывали кадры из жизни докладчиц; выступал хор девочек из чикагской Саут-Сайт – акустика оказалась великолепной. Эммет Шрейдер не поскупился, а Грир все пропустила. Кори это мучило, несмотря на все ее заверения.

Однажды утром мама его встала с постели и спустилась в кухню, где сидели Грир с Кори и его тетя Мария.

– Что, мам? – спросил он, насторожившись. – Тебе чего надо?

– Я чувствую дух Альби, – заявила она. – Gênio Dois. Он здесь. Хочет, чтобы я сбросила кожу.

Она подняла руки и показала следы – она чесала и расцарапывала кожу. Впоследствии Кори прочитал в интернете про психопатические проявления в период траура. Сейчас же он просто уставился на мать, не зная, как реагировать.

Ей нужен присмотр – так порешили тетушки и дядюшки. Они делали все, что могли, позвонили ее начальству и сказали, что работать она не сможет. Но у них были собственные дела и семьи, никто не мог остаться в Макопи надолго. Даже Грир в итоге поняла, что должна вернуться к работе – и Кори подтвердил, что она права.

– А ты? – спросила она, когда они снова остались одни.

– Думаю пока здесь побыть.

– Правда? А сможешь?

– В смысле? У меня нет выбора.

– Ну, ладно, – произнесла она неуверенно.

– Что? – спросил он после паузы. – Что такое?

– Ничего, просто я за тебя переживаю. Несправедливо, что на тебя такое обрушилось.

– Так уж вышло, Грир.

– Я считаю, что ты удивительный сын, – сказала она, но ему это не показалось комплиментом.

– Да, я удивительный, – произнес он сдержанно. – Страх какой удивительный. Так что мне придется побыть здесь.

Комната Альби взывала к Кори со странной свирепостью – будто звуковые волны долетали из глубокой пещеры. В первые дни он туда не заходил, но, когда родственники разъехались, а сам он официально переселился к себе домой, позвонил в «Армитейдж и Рист» и расторг с ними контракт, приведя начальство в ужас (его непосредственный руководитель сказал: «Вы правда отказываетесь? Вы первый, кто это делает»), его потянуло в комнату, где раньше жил его брат.

А потом, после первого раза, он уже не мог противиться этой тяге. Кори подолгу сидел на синем коврике, над ним на полке стояли фигурки баскетболистов с подвижными головами – они начинали усердно кивать, стоило потревожить половицы шагом, а вокруг были раскиданы фигурки-трансформеры. У одной была поднята рука, другая пинала пустоту; у третьей туловище было выкручено назад совершенно невозможным образом: все они застыли в последнем, теперь уже неизменном движении.

Кори вытащил школьные тетрадки Альби, рисунки и блокноты и ненасытно в них вчитывался, будто там можно было отыскать спрятанные ключи, которые непостижимым образом дадут ему знать, что братишка его жив, просто переселился в некую до сих пор еще не открытую часть света. Кори выдумал себе такую фантазию, погружался в нее – это приносило облегчение.

Почерк у Альби был крупный и неопрятный, учительница то и дело обводила слова красной ручкой, призывая: «Старайся писать аккуратнее, Альберте». А вот содержание работ было хитроумным, а порой даже велеречивым. В классных сочинениях Альби рассуждал о динозаврах, инках и Большом взрыве, подкрепляя свои слова цифрами – и все равно уходил в сторону. «Старайся придерживаться темы, Альберте», – писала та же учительница, и Кори захотелось заехать ей кулаком в нос.

Были еще и личные тетрадки. Он не сразу понял, зачем они нужны, для какой цели. Их было три, они лежали отдельной пачкой – обычные школьные тетрадки в черно-белых овалах. Кори открыл первую и обнаружил какую-то самодельную таблицу. Крупным и детским, но при этом очень разборчивым почерком брата в нее были вписаны непонятные слова и числа: