Читать книгу - "Piccola Сицилия - Даниэль Шпек"

В письмах Фанни не было цинизма, даже страха не было, она верила кинопропаганде, ведь еженедельные киножурналы – это был Мориц. Ее Мориц. Не надо быть нацистом, чтобы верить в победу немецкого народа. Надо только регулярно ходить в кино. Фанни и ее подруги каждый субботний вечер проводили в «Глория-Палас» на Кудамм, не подозревая, что скоро – уже в этом году – он обратится в пыль. Окошком в другой мир для Фанни были Хайнц Рюман, Вилли Фрич и Марика Рёкк. Звезды киностудии «Бабельсберг». Пока немецкие солдаты завоевывали другие страны, киноиндустрия оккупировала немецкое подсознание. Граница между вымыслом и документалистикой размывалась все больше, фильм и кинохроника сплавлялись в один многообещающий параллельный мир, который противостоял реальности, как солдаты противостоят превосходящим силам врага. Борьба сфабрикованной мечты с действительными сновидениями, которые слишком часто были кошмарами. Мастера обмана знали: публика по-настоящему любит лишь добрые вести. Факты – штука грязная, путаная, полная противоречий. Они зеркало, в которое мы смотрим. А вести обещают нам прекрасное будущее, сияющее, невредимое. И чем больше человек не любит себя, тем больше он любит добрые вести.

* * *

Мориц же видел то, чего Фанни нельзя было видеть. На последних снимках, которые он отправил в Потсдам, – покалеченные тела демобилизованных, переполненные лазареты и пустые глаза выживших. Зимние дожди, которые для Роммеля были спасением, прекратились. Американцы наступали с запада, британцы с юга. Никто не знал, что Роммель, уже отмеченный недугом, предложил фюреру вывести Африканский корпус из Туниса, во избежание второго Сталинграда. Он уже потерял тысячи самолетов, в его распоряжении имелась всего сотня танков на ходу. У итальянцев дела обстояли и того хуже. При этом в Тунисе дислоцировалось больше трехсот тысяч немцев и итальянцев. Роммель хотел их спасти. Но в мире Гитлера не существовало слова «отступление». Он приказал удерживать Тунис до последнего патрона. Вскоре после получения этого приказа Роммель тайно вылетел в Германию. Ни слова об этом не должно было просочиться в прессу. Больше на африканскую землю его нога не ступала.

* * *

Ходили противоречивые слухи. Без Лиса пустыни, в которого все фанатично верили, в войсках поселилась безысходность. И алчность. Безмерная алчность. Не хватало всего: горючего для машин, консервов для солдат и заплаток для формы. Как следствие, в обычай вошло разграбление сельских районов. Поначалу немцы еще платили крестьянам – свежеотпечатанными франками, но вскоре солдаты уже ходили по дворам, забирая все, что попадалось на глаза. Вино, овощи, кур. Даже живых коров затаскивали на свои грузовики.

Мориц с камерой сопровождал снабженцев. Для него это была возможность побыть вдали от воплей громкоговорителя, в тишине, снова стать лишь глазами. Он чувствовал, что эту территорию они уже потеряли, и снимал детей в лохмотьях, крестьян на повозках с запряженными ослами, библейские ландшафты. И его снимки изменились – не было в них уже того удивленного, любопытного взгляда на экзотику, исчезли верблюды, пальмы и закутанные женщины, снятые со спины. Теперь он смотрел людям в глаза, их взгляд в камеру встречался с его взглядом, и во всех лицах – оккупантов и оккупированных, европейцев и арабов – он находил одно и то же чувство: страх перед неизвестностью.

* * *

Стоял безветренный вечер конца марта, когда Мориц очутился на ферме Жака. Они явились с юга – две машины, груженные мясом, овощами и фруктами, одна машина вермахта, в ней двое военных полицейских и Мориц от пропагандистской роты, вторая машина – СС, с офицером по снабжению и его ординарцем. Немцы приехали за вином, они знали, что Жак поставляет его в «Мажестик». И еще им нужна была крыша над головой. По дороге машина Морица наскочила на камень, пробивший кожух днища. Черный масляный след тянулся по песку, и когда они его заметили, мотор работал уже почти всухую.

Если просишься к крестьянину на ночлег, грабить его ферму как-то не с руки. Хотя бы до утра следует делать вид, будто собираешься заплатить за вино. А Жак не мог отказать в помощи вооруженным солдатам. Хотя бы до утра придется изображать, будто ты на их стороне.

* * *

В сарае затаились, прислушиваясь, Виктор и Ясмина. Рев машин. Немецкая речь. Виктор погасил керосиновую лампу и оттащил Ясмину от окошка. Укутанные темнотой, они слушали, как Жак разговаривал с одним из немцев. Пытались понять, сколько их там всего. Было ясно, что у Жака нет выбора. Дождавшись, когда Жак уведет немцев в дом, Виктор подобрался к двери и запер ее изнутри на задвижку. Со стороны дома доносились смех, стук молотка и голоса солдат, возившихся с машиной.

– Не бойся, farfalla, у Жака все под контролем.

* * *

Жак и правда делал все возможное, чтобы немцы опьянели и поскорее уснули, а не шатались по двору. Когда Мориц, с ног до головы вымазавшись в масле, починил машину и вошел в дом, остальные солдаты сидели за столом, а Жак щедро подливал им вина.

– Где бы мне умыться? – спросил Мориц.

Жак встал:

– Во дворе есть колодец. Я вас провожу.

Жак огляделся, пока Мориц вытаскивал из глубины ведро. Свежая вода, холодная ночь, звездное небо. Было совсем тихо. Жак протянул Морицу кусок мыла:

– Из оливкового масла. Домашнее.

– Спасибо.

– Откуда вы?

– Из Берлина.

– О, красивый город! Я там был. В двадцать девятом.

Виктор и Ясмина слышали их голоса. Они тихо подкрались к окошку. Двое мужчин в лунном свете. По запыленному стеклу полз паук.

– У вас в Берлине семья?

– Невеста.

– У вас есть ее фото?

– Да.

Мориц достал из кармана потрескавшийся снимок. Мостки на Ванзее. Фанни в купальнике.

– Красивая. Как ее зовут?

– Фанни.

– Идите-ка выпейте, это помогает от тоски по дому.

Жак приобнял Морица и повел его к остальным, подальше от сарая. Ясмина и Виктор ждали, затаив дыхание, когда удалятся их шаги и хлопнет входная дверь. Потом донеслось пение.

Виктор принялся тихонько подпевать.

– Раса господ, – ухмыльнулся он. – Жак их напоит до бесчувствия.

Начался дождь. Сперва едва капал, потом все сильнее и сильнее, налетая с моря, барабаня по черепице. Тяжелые капли плясали во дворе, в сточных желобах вскоре забурлило. Защитный занавес из воды.

– Как наша гроза тогда, – сказала Ясмина и прильнула к теплому телу Виктора.

Стук капель по крыше успокаивал ее. Но Виктор нервничал.

– Надо уходить, – сказал он.

– Но… куда?

– Здесь опасно.

– Они не войдут сюда. Под дождь никто не выйдет.

Небо прорезала молния. Гром был еще отдаленный.

– Если хочешь остаться, так и быть. А я пошел. – Виктор взял свое пальто.