Читать книгу - "Человек, который плакал от смеха - Фредерик Бегбедер"

Деа стоит, опираясь на отставленную назад и чуть согнутую ногу. Деа светится голубым. Деа множится под стробоскопами. Деа поднимает руки к волосам и делает поворот — совсем как на сцене Crazy. Ее волосы падают на обнаженные плечи, они напоминают спагетти, крашенные чернилами каракатицы на готической луне. Я сразу забываю о существовании Милицы и иду прямо к Деа, замужней балерине и забастовщице, которая никогда не отвечает на сообщения. В животе у меня гудит наковальня, хотя я забыл поужинать. Во время последней рекламной кампании Деа подложила свинью Dim. Не нарочно. Огромную — двадцатиметровую — фотографию ее ягодиц вывесили на фасаде магазина, а мэрия заставила снять «это безобразие». В гимнастическом зале Деа поведала мне об этой феминистской цензуре.

— Раньше я была секс-символом, теперь стала символом сексизма.

— Времена меняются, дорогая, я вот никогда не думал, что доживу до того дня, когда меня будут волновать мои пенсионные пункты^[317] и правильность отчислений. Сколько я буду получать? В каком возрасте смогу перестать работать?

Деа обнимала за талию юную блондинку с большой, не вмещающейся в шелковый дебардёр^[318]грудью. Я выпил залпом и наконец решился шепнуть моей богине на ушко:

— Ты мне ужасно нравишься — несмотря на аромат от Victoria’s Secret^[319]. Ты была великолепна, когда зачитывала требования забастовщиц. Знаешь что? Я сейчас вызову такси, отвезу тебя в Travellers, и мы вместе примем пенную ванну. Я обрызгаю тебя Mûre et Musc^[320]. И мы наконец поцелуемся.

Деа посмотрела на меня, как член жюри «Голоса» на сфальшивившего конкурсанта. Я уперся взглядом в ее надключичную впадину. Глаза дикой кошки метали молнии.

— Ты похожа на женщин с полотен Климта. Меня интересует твое тело. Разве это оскорбительно?

— Почти.

— Знай ты, как чисты мои помыслы и сердце, наплевала бы на маску престарелого фаллократа^[321].

Мое лицо в висящем на лестнице зеркале кажется отлитым из пластика, я сейчас похож на Кристиана Одижье^[322], каким он был в нашу последнюю встречу в Лос-Анджелесе, в мишленовском ресторане Spago^[323], незадолго до его безвременной смерти, случившейся в пятьдесят семь лет.

— Я прошу о коротком приватном представлении, разве это так много? Потом разойдемся по домам. Если хочешь, могу заплатить.

Кажется, диск-жокей крутит The The^[324], нет, не может быть, это семпл^[325].

— Думаешь, остроумно — обращаться со мной как с продажной девкой?

— Не понял…

— Полагаешь, мне нравится дни напролет слушать такую вот… фигню? Или вылавливать шаловливые ручонки из-под собственной юбки? Защищаться от пальца, нацелившегося на влагалище?

— Да я пошутил…

— В гробу я видала твои говношутки! Из-за такого вот женоненавистнического остроумия я каждый вечер на выходе из Crazy Horse чувствую себя дичью!

— Если это правда, нужно заявить о попытке изнасилования.

— Очень смешно! Подать жалобу? Знаешь, как реагировали легавые, когда я один раз на тысячу таких случаев «навещала» их в комиссариате? Смеялись мне в лицо! Как ты. Все умирают со смеху! Это ведь так смешно — сунуть танцовщице из Crazy пальчик в срамное место! Придурки! Банда придурков!

— Брось, Деа, все дело в твоей красоте, ты нравишься мужикам, в нашем мире быть соблазнительной — удача, разве нет?