Читать книгу - "Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин"

– Но зачем, зачем вы прибегли к этим манипуляциям с моими снами и мной самим? – Ему даже захотелось спросить, чем же он провинился, но он, только что понявший, что отмщение неотвратимо, устыдился своей слабости, лишь повторно спросил упавшим голосом: – И как, как вам это удалось?

– Зачем? Повторю: я много думала о вас все эти годы, вы перевоплотились в мою навязчивую идею, а я – волею обстоятельств и судьбы – в колдунью.

Отпила просекко, опять, но наполнившись будто бы какой-то новой животворной энергией, откинулась на спинку кресла.

– Кое-что я вам попыталась объяснить уже по дороге из Милана в Венецию: когда я получила индивидуальное расписание тура и узнала о вашем намерении посетить виллу Барбаро, я решилась на практический эксперимент. Палладио и Веронезе я не без вашей помощи перенесла в современность, но – исключительно в реальность сна, вашего сна, вернее – полусна, в промежуточное телесно-духовное состояние гипнагогии, вызванное у чувствительных натур вроде вас, ЮМ, внутренним перенапряжением, – состояние, которого бегло и вы касались в своей книге о Джорджоне-Хичкоке, не правда ли? Я же гипнагогией, заселяющей реальность галлюцинациями, всерьёз заинтересовалась, когда открылись у меня спиритические способности довольно редкого, как я догадалась, свойства – проще говоря, колдовство, – усмехнулась. – Колдовские способности, сначала напугав меня саму, затем заставили всё же меня свериться с кое-какой наукой. В подтверждение своих догадок я наткнулась на гипотетическое описание воздействия на мистические субстанции в специальном исследовании достоверных вполне эффектов гипнагогии, сделанном давным-давно, в начале прошлого века, в Вене, на биологическом факультете университета, но, к сожалению, не доведённом до логического конца – исследовательница была ревностной сионисткой, бросив науку, уехала в Палестину.

– Поразительно! – сказал он, чтобы хоть что-то сказать: у него не было сколько-нибудь осмысленных слов, а Вера с него не сводила горящих глаз.

Разве не поразительно? В разреженной тишине, которая вдруг воцарилась в его сознании, возникли тесная квартирка в Иерусалиме и древняя слепая Эсфирь с половником в дрожавшей, худой и слабой, с обвислой кожей руке. Она тогда и там разливала по тарелкам золотистый куриный бульон, а он думал – вот и час волшебства настал, бульон закудахтал: отчётливо зазвучал голос Эсфирь. «Такие психофизические феномены удавалось зафиксировать вполне строго, в этом смысле и опыты спиритов не стоило бы считать заранее чистой фантастикой». Вдруг? – Да, заговорила Вера, «вдруг» может быть сном, трансом, нервным перенапряжением, особым возбуждением или волнением, вызванными образным перенасыщением сознания, но чаще всего такие феномены обретения образами-абстракциями вещно-материального обличья и вторжения их в бытовую реальность сопутствуют гипнагогии, трудноуловимому для воспроизведения и повторения творчески активному состоянию между сном и явью.

Не снится ли ему всё это сейчас – и Эсфирь, разливающая по тарелкам бульон, и горящие Верины глаза, и её слова?

Это – сон или полусон?

– Так они живые или мёртвые внутри вашего эксперимента, перенесённого в мой сон? – спросил Германтов, отдавая себе отчёт в идиотизме вопроса. И опять сам себя переспросил – это сон или галлюцинация?

– Кто – они?

– Палладио и Веронезе?

Вера пожала плечами и помрачнела.

– Дух всегда живой.

– Это общие слова, что они объясняют?

– Общих слов не избежать, как бы вас ни раздражали слова. Мне даже неловко вам напоминать, что о явлении с множеством неуловимых признаков трудно говорить в сколько-нибудь строгих терминах, которые и вам чужды, когда формируете вы новый концепт, так ведь?

Укол, явный укол.

– Поэтому готова я порассуждать в вашем духе. Не исключено – примем это как рабочую гипотезу? – что, под стать промежуточным свойствам самой гипнагогии, они, двое, очутившись в ней, пребывают в промежуточном состоянии между духом и материей, между жизнью и смертью.

– Кто – они? – тупо спросил Германтов; опять перед глазами поплыли круги.

– Вы потеряли нить? Мы говорим о Палладио и Веронезе, вы сами только что называли их возрожденческими титанами, – опасливо глянув на него, Вера наливала себе в высокий стакан просекко.

– Вы ссылались на мои давние слова о замешанности всякого искусства на мистике. Но отделима ли в принципе мистика как скрепляющий раствор от камней или красок… – он, понимая беспомощность логики, вопреки своим же принципам пытался строго логически выстроить аналогию. – Если бы существовал способ отделения и выделения мистики из художества, это был бы самый простой способ убийства произведения.

– Заходите издалека? Логика – желанный, но не лучший ключ к тонким спиритическим технологиям.

Дурманящий аромат источали жёлтые свечи.

«Тонким спиритическим технологиям»?

Не понимал, что заставляло его вести этот безумный разговор – влекущий и страшный. И не понимал он, как можно было говорить об этом всерьёз и как можно было бы этот разговор свернуть.

Гипноз?

Сумасшествие?

– Как, как перенесли в современность… – суконные слова никак не выражали беспокойства, даже ошеломления.

– Не пугайтесь слова «технология». Тем более что я ничего не понимаю в технике, а по физике у меня была тройка с минусом.

– Тут я тоже абсолютный профан…

– Но вас, надеюсь, не удивляет рутинный перенос сигнала мобильного телефона из Венеции в Петербург?

– Есть сходство? А как же души-сигналы, переносясь из Венеции в Петербург, вновь смогли обрести телесные оболочки?

– Феномен мною пока не запатентован, – иронично улыбнулась Вера, – но вообразить феномен этот не так уж сложно. Как облака несутся по небу, меняют форму? Мир свободной души такой податливый и пластичный. Мы ведь уже касались этого, когда заводили речь об обликах-оболочках: вспомните теперь Маяковского, вспомните про облако в штанах.

– Они – усато-бородатые облака в штанах и камзолах?

– За неимением лучшего объяснения, можно и на таком сойтись.

– Но как же самоуправство Палладио и Веронезе в моей спальне связано с предсказанием будущего?

– Каждый сон – уже предсказание.

Точно сказано.

Но сама-то она знает итог своего эксперимента? Знает – что со мной будет? Или… Или всего-то ловко меня разыгрывает, понимая, что скорей всего мне должны были присниться Палладио и Веронезе, поскольку я пишу о них книгу?

– ЮМ, не только в спальне, не только лёжа в кровати вы предаётесь сну-полусну. Даже гуляя, даже обедая, как сейчас, вы ведь способны проваливаться в фантастичные сны, – мягко сказала Вера. – Сперва, однако, до предсказания, зашифрованного в самом сновидении, вас ждут испытания на границах сна и яви, но к сути и ходу этих испытаний я уже отношения не имею. Очутившись в ваших снах-полуснах, Палладио и Веронезе получают полную свободу действий.