Читать книгу - "Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин"

Сияние зашлифованной мраморной слизи.

Старинным в этом кондиционированном вестибюле был только изумительный блёклый, палево-рыжеватый гобелен. На нём угадывались силуэты Словенской набережной, о чём и свидетельствовала вытканная по нижней канве гобелена надпись: Riva degli Schiavoni.

Цвета сгармонизированы – проявился вкус Веры? Однако – старинный гобелен на новёхоньком поблёскивающем, будто бы искусственном мраморе?

Старинный монохромный матовый гобелен нужен был лишь для того, чтобы оттенить цветистый блеск и новизну мрамора?

Даже в убранстве дома своего всё подчинено маркетингу?

По лестнице они уже поднялись на второй этаж, к распахнутым – красное дерево с золотыми барельефами – дверям в просторную, метров сорок-сорок пять, элегантно декорированную гостиную с неопределённого стиля мебелью, с занавешенными тяжёлыми бордовыми шторами окнами и скошенным солнечным пятном на тиснёных тёмно-изумрудных обоях. Косой луч врезался в проём приоткрытой двустворной балконной двери. На пороге гостиной их приветствовала, легко отбежав от сервированного стола, на котором бросились сразу в глаза три синих бокала, и сделав шутливо книксен, а затем лишь медленно протянув длинную белую руку с вспыхнувшим на безымянном пальце маленьким аметистом…

– Знакомьтесь, ЮМ, это моя партнёрша по управлению турфирмой, Оксана… – само собой, в отсутствие мужа было бы двусмысленно встречаться с гостем наедине. Эффектная особа лет тридцати со свисавшими до плеч волосами цвета жжёного сахара, большим ртом и – под правильными полукружьями бровей – широко разнесёнными, красиво вырезанными в припухлых веках, будто бы чуть сонными голубыми глазами. На Оксане была бежевая короткая полотняная юбка, белая блузка и жилетка из тончайшей коричневой кожи, а на шее был шёлковый туманно-болотный платок с пёстрыми разводами, повязанный как пионерский галстук.

«И обедая втроём, всё равно двусмысленностей будет не избежать», – подумал Германтов, слегка пожимая вялую податливую ладошку.

– Как вам, Юрий Михайлович, наша мартовская жара? – певучий, пожалуй, с мягкой украинской интонацией голос. – А громы-молнии ночью?! Я боялась, что наступил конец света.

– Удалось, слава богу, выжить.

– Мы стол решили пододвинуть поближе к балконной двери, – сказала Вера, – понадеемся на ветерок с моря.

Осматривался.

В одном углу гостиной был большой – белый, с коричневыми прожилками мрамор и бронзовая решётка – камин; в другом углу была изящная, с тонкой спиралью перил, модернистская винтовая лестница.

– Если спуститься – попадём в тайный подземный ход?

– Угадали: в подвал с винным погребом и в подземный ход с катакомбами, где лежат скелеты. А если поднимемся, окажемся на спальном этаже, – объяснила Вера, – и ещё выше, на крыше, там у нас большая терраса.

Знакомая гравюра: Нева в самом широком месте её, с торговыми судами, парусниками и Петропавловским шпилем; а вторая, парная, гравюра и не нужна была – в раме балконного проёма красовался монастырь Сан-Джорджо-Маджоре.

И два масляных полотна в мощных кудряво-золотых рамах, виды Большого канала – похоже, что Каналетто.

– Подлинники?

– Обижаете, Юрий Михайлович, – вступилась за хозяйку Оксана.

Полминуты на восхищение.

Так, память саднит? В прозрачной посудной горке преобладало тонкое стекло, но сиял и бело-синий чайный сервиз Ломоносовского фарфора. Краем глаза следил за Верой: и ведь никогда не была она писаной красавицей, а сейчас нельзя было ей не залюбоваться, всё лучшее в ней сохранилось и расцвело – плавные движения, осанка, стать, казалось, естественно вырастали из угловато-грациозной и порывистой «маленькой Веры»; ей к лицу были прожитые годы…

И – усилилось её сходство с мамой.

В крайнем отсеке посудной горки, как в специальной витрине, – белая атласная маска с резким профилем и глубокими вырезами для глаз. Снизу к маске был прикреплён кусок чёрного шёлка, призванный закрывать нижнюю часть лица, шею, тут же – чёрная треугольная шляпа с серебряными галунами.

– К этому наряду, – объясняла Вера, – остаётся только добавить чёрный широкий плащ-накидку с чёрной кружевной пелериной.

– Такой, как на вешалке в вестибюле?

– Такой.

– И ещё, – подошла Оксана, – чтобы почувствовать себя настоящим Карнавал Карнавалычем, маски и плаща мало, нужны белые чулки и чёрные туфли с пряжками.

– Помните Алексеева? – улыбаясь, спросила Вера:

Снимите, пожалуйста, маску, –

говорит мне врач, –

снимите,

мне надо осмотреть ваш нос.

Не могу, говорю, –

с удовольствием бы снял,

да не могу,

я всегда должен быть в маске.

– Помню! – подхватил Германтов:

Да снимите же наконец

эту дурацкую маску! –

говорит мне женщина,

которой я нравлюсь.

Не ломайтесь, снимите

И покажите своё лицо!

– И что же вы? – подключилась к игре Оксана.

Не сниму, – говорю, –

незачем,

у меня нет лица.

– Примем к сведению!

– Согласно венецианской традиции карнавальный наряд может служить оправданием любых поступков.

– Маски руки разномастным проходимцам развязывают, поэтому маски и после официального закрытия карнавала они не спешат снимать: по Венеции разбредаются привидения или призраки.

– Есть разница между привидениями и призраками?

– Нет…

– Во время карнавала активизировались маги, гадалки, колдуны и колдуньи…

Германтов посмотрел на Веру, она еле заметно улыбнулась ему.

– Время карнавала всегда использовали наёмные убийцы, их жертвы падали замертво под крики «браво»! Гремела музыка, все танцевали, а публика хохотала, считая, что упавшие притворяются мёртвыми.

– Смерть во время карнавала была почётной и желанной.

– В сумасшедшую карнавальную неделю меня преследовали плохие предчувствия, – призналась Оксана, – ко всему донимали жара, влажность, с моря каждую ночь приходили грозы.

Фото двух славных мальчиков.

– Это Фабио, старший, а это…

– Вы бы послушали, Юрий Михайлович, – сказала Оксана, – как и Фабио, и Алессандро читают наизусть Данте.

– Надеюсь ещё послушать.

Вера кивнула.

– А это? – подошёл к другому фото, побольше, на нём тоже были две головы, – двое мужчин с картинно выпученными глазами, в меховых армейских шапках-ушанках со звёздами на фоне шатров и маковок.

– Их в Петербурге, едва шапки нахлобучили, сфотографировали; был жуткий мороз, они вынужденно, чтобы не околеть, цигейковые шапки-сувениры на развале у Храма Спаса-на-крови купили…