Читать книгу - "Сын - Филипп Майер"

В следующий миг я уже смотрю на стрелу, торчащую из моего тела. И почти сразу понимаю, что ничего страшного не произошло, и просто выдергиваю стрелу.

Потом-то я сообразил, что делавар был настолько слаб, что не сумел толком натянуть лук, смертельный выстрел остановила перевязь моего колчана. Но в тот момент я стремительно вскинул лук, тщательно прицелился и поразил делавара прямо в живот. Стрела вошла по самое оперение.

Он шарил рукой по земле, пытаясь дотянуться до колчана. Я выстрелил еще раз, и еще. Делавар ухватил мою первую стрелу, застрявшую в земле, дернул, явно собираясь послать ее в меня же. Я выпустил в него весь запас своего колчана, и он наконец затих. Но не умер. Я понимал, что должен добить его, но не мог заставить себя подойти ближе; мне неловко было слушать, как у него что-то булькает внутри, когда он дышит. И стыдно было, что я стрелял так плохо, что боюсь этого человека, почти покойника. А потом кто-то толкнул меня в спину.

Тошавей и Писон. Я даже не слышал, как они подъехали.

– Ку’е тсасимапе[61], – кивнул на делавара Тошавей.

– И поторопись, – добавил Писон. – Пока он не умер.

Делавар лежал на боку, пришлось перекатить его на живот. Поставив ногу ему на спину, я сгреб волосы в пучок; он поднял было руку, протестуя, но я решительно полоснул ножом, делая круговой разрез. Делавар при этом непрерывно хлопал меня по руке.

– А теперь отрывай, – приказал Писон. – Одним махом.

Скальп оторвался с хрустом, как сухая ветка, и делавар затих. Отойдя на несколько ярдов, я обернулся. Этот окровавленный кусок мог быть чем угодно – мясом бизона или телячьей шкурой. Солнце всходило, нога начинала саднить: я порезался своей собственной стрелой, которая торчала из спины делавара. Он испустил последний злобный стон, а я вдруг почувствовал себя заново рожденным. Я смотрел на тело, распростертое на земле, утыканное моими стрелами, на траву, залитую его кровью, и словно откровение снизошло на меня: я почувствовал себя так, будто избран самим Господом. Я подбежал к Тошавею и Писону и обнял сразу обоих, не в силах справиться с чувствами.

– Чертов бледнолицый малыш, – ухмыльнулся Писон. И обернулся к Тошавею: – Похоже, я должен тебе лошадь.

Мы вернулись, захватив восемь скальпов, и был большой танец, но еще прежде Писон поведал историю о том, как я в одиночку гнался за делаваром, вооруженный одним луком, как настоящий воин команчей, а всем известна, напомнил Писон, невиданная ловкость Тиэтети в стрельбе из лука. На этом месте грянул общий хохот, и я даже немножко обиделся. Нет, это не смешно, продолжал он, с Тиэтети сражался не какой-то жалкий Неме Теека[62], а настоящий воин, а Тиэтети не умеет стрелять с лошади. Его могли убить выстрелом прямо в сердце, и лишь чудо остановило стрелу. Теперь ясно, каков наш Тиэтети?

Остаток ночи лекарь, который очищал меня от оспы, рассказывал всем и каждому, что стрелу остановила волшебная медвежья мазь, которую он мне дал, но никто ему не верил. Делавар был тяжело ранен, у него пуля застряла в легком, потом конь сбросил его на каменистую землю, но догони я его минут на пять раньше, и он с легкостью всадил бы в меня стрелу до самого позвоночника. Даже умирая, он сумел бы убить меня, если бы не перевязь из плотной кожи бизона. Но к окончанию праздника все эти детали уже не имели значения, в этом и заключался смысл танца со скальпами – мы Избранный Народ, мы бессмертны, наша слава вечна, и наши имена будут потрясать вселенную, даже когда все мы исчезнем с лица земли.

Ночью я внезапно открыл глаза. Я лежал во дворе нашего старого дома, надо мной стоял какой-то индеец. Я видел, как стрелы вонзаются в тело, но не верил своим глазам; я припомнил, что сильно ударился головой, видимо, меня контузило. Юный воин команч на кого-то похож, и, всматриваясь, я начал узнавать его лицо.

Наутро я все еще чувствовал дырки от стрел. Солнце ярко светило прямо через открытый полог типи, Неекару и Эс куте курили у входа. Я вышел, присел рядом с ними. Подбежали трое мальчишек, с которыми я обычно охотился. Все они гораздо лучше меня стреляли из лука, лучше справлялись с лошадьми, но сесть не осмелились: я теперь был для них старшим. Неекару взмахом руки отогнал мальчишек.

– Хватит тебе с ними возиться, – сказал он.

Эскуте велел матери принести нам поесть – сладкие пирожки с плодами боярышника; ягоды растирали с салом и обжаривали над огнем. Мы с Неекару поблагодарили, Эскуте молча взял свою порцию и принялся за еду. Поймав мой взгляд, он пояснил:

– Мы охотимся, воюем, нас могут убить в любой момент. Уезжая, мы не знаем, вернемся ли к племени. И все это знают. Половина наших воинов не доживает до своей сороковой зимы.

Пришел Жирный Волк, старший сын Тошавея, и с ним его жена.

– Так это и есть знаменитый маленький бледнолицый?

– Ты стал мужчиной, Тиэтети, – сказал Эскуте. – Уверен, Жирный Волк ценит твое уважение, но не стоит прятать глаза.

Жирный Волк крепко ухватил меня за подбородок, потрепал дружески.

– Не слушай моего придурковатого братца. Он вечно бесится, встречаясь со мной. Это Жуткая Лентяйка, – продолжил он, показывая пальцем себе за спину. – Ты, конечно, видел ее раньше, но раз уж ты теперь настоящий мужчина, можешь поболтать с ней. И обрати внимание на ее, к сожалению, мягкие ручки.

Жуткая Лентяйка, молча стоявшая за спиной мужа, улыбнулась и махнула ладошкой. Я не видел индианки красивее – лет двадцати, бархатная кожа, блестящие волосы, идеальная фигурка; все вокруг открыто сокрушались, что такая красота будет испорчена после рождения детей. Ее отец просил за нее пятьдесят лошадей, просто безумная цена для Тошавея, но он неприлично баловал своих сыновей – достаточно пожить хоть пару дней рядом с Эскуте, чтобы это заметить, – отдал за невесту целый табун, и свадьба состоялась.

Жирный Волк ростом не уступал брату, но хотя лицо его все еще было молодо, фигуру портило солидное брюшко, а руки стали дряблыми и иссохшими, почти как у старика. Та к мог бы выглядеть Тошавей, если бы перестал охотиться и сражаться с врагами. Я постарался как можно более равнодушно кивнуть Жуткой Лентяйке.

Жирный Волк, приподняв повязку, рассмотрел мои раны – порезы все еще сочились кровью.

– Дьявол меня побери, – пробормотал он. – Никогда в жизни не видел такого на теле живого человека. – Удивленно разглядывая меня с ног до головы, он заключил: – Отец много говорил о тебе, но он вообще добряк, и мы думали, что ты ему просто очень понравился. Теперь я вижу, что он был прав. Это не шутка. – Он обнял меня за плечи; очень чувствительный для индейца. – Если тебе что-нибудь понадобится, сразу приходи ко мне. И не болтайся все время с моим братцем, он противный маленький засранец.

И ушел, уводя с собой красавицу-жену.

– Жирный ублюдок, – буркнул тот самый брат, когда они уже не могли его расслышать.