Читать книгу - "Клиническая ординаДура - Андрей Шляхов"

Стаканыч не знал, что патологическая анатомия была одним из любимых предметов студента Пряникова. Одно время Саша даже собирался стать патологоанатомом, но в конечном итоге передумал.

Взяв нож, Саша начал вскрывать дыхательные пути до мелких разветвлений бронхов. Вскрывал умело, параллельно комментировал увиденное — цвет и кровенаполнение слизистой оболочки, степень воздушности легочной ткани и пр. Не забыл и про лимфатические узлы, расположенные возле бронхов и трахеи.

— Молодец! — похвалил Стаканыч. — Прямо и не подумаешь, что кардиолог… Вы пока продолжайте, а мне срочный звонок сделать надо.

Сказав это, Стаканыч быстро вышел из зала.

«Никакой подставы не было! — догадался Саша. — Это его жажда замучила, вот он и придумал удачный маневр для того, чтобы «остаграммиться» в кабинете. Впрочем, мог бы просто сказать, что ему в туалет нужно».

Самому Саше тоже было нужно в туалет, даже очень, но не хотелось отлучаться в тот момент, когда дело наконец-то дошло до исследования сердца.

— Задержались мы что-то, — нахмурился Максим Семенович, глядя на свои золотые наручные часы марки «Орис», — а в отделении, небось, работы невпроворот.

— Сейчас сердце вскроем, и я пойду, — покладисто и в то же время твердо сказал Саша, давая понять, что без осмотра сердца он никуда не уйдет.

Стаканыч отсутствовал около трех минут. Когда он вернулся, то у Саши сложилось такое впечатление, будто в Стаканыче поменяли старые батарейки на новые. Взяв нож, Стаканыч стал орудовать им быстро и молча. Теперь смотреть на его работу было так же приятно, как любоваться ловкостью опытного повара, выступающего на кулинарном шоу.

«Все я правильно понял, — подумал Саша. — Тянули время в расчете на мой уход, а раз уж я не ушел до сих пор, то смысла в проволочках больше нет».

На нижней стенке левого желудочка, прилегающей к диафрагме, обнаружился участок желтого цвета, размером с пятирублевую монету или чуть крупнее.

— Вот он — инфаркт! — торжествующе сказал Саша. — Позеленеть еще не успел, стало быть давность от трех до шести дней!

— Не спешите с выводами, молодой человек! — одернул его Стаканыч. — Выводы — это мое дело.

— Конечно, конечно! — согласился Саша. — Простите, я вынужден уйти, в отделении дел много.

Он снял фартук, повесил на вешалку, стянул с рук нарукавники, сунул их в карман фартука и вышел из секционного зала. Закрыв за собой дверь, он достал из кармана джинсов телефон и позвонил Кириллу.

— Я думал, что ты умер, — сказал Кирилл. — Что так долго?

— Представь, Кирилл, я был прав! — заорал в трубку Саша. — У Киргутина был свежий трансмуральный инфаркт миокарда. Судя по виду очага, давность от трех до шести дней! Желтый такой, но уже не серый и еще не зеленый!

— Вау! — ответил Кирилл. — Пойду перекурю эту новость!

Саше не хотелось говорить двум заведующим отделениями: «Смотрите не вздумайте скрыть наличие инфаркта у Киргутина! Учтите, что я выведу вас на чистую воду!». Было неловко, да и скандала не хотелось. Проще позвонить Кириллу так, чтобы это слышали Стаканыч и Максим Семенович. А Кирилл должен был рассказать новость в тайной курительной комнате, находившейся в подвале терапевтического корпуса. Эта тайная комната обладала одним волшебным свойством. Все, сказанное в ее стенах, моментально становилось известным всей больнице.

В вестибюле терапевтического корпуса висел на стене таксофон, совершенно невостребованный в эпоху тотальной всеобщей мобильной телефонизации. Но вот Саше, возвращавшемуся из патологоанатомического корпуса, таксофон пригодился для того, чтобы позвонить в контору Киргутина-младшего.

— Адвокатское бюро «Киргутин и партнеры», — сказал приятный женский голос. — Добрый день! Чем я могу вам помочь?

— Срочная информация для Рудольфа Ванадиевича, — негромко, но очень внятно сказал Саша, не ответив на приветствие. — На вскрытии у его отца нашли крупноочаговый инфаркт миокарда, который при жизни пропустили лечащие врачи.

В принципе, можно было позвонить и со своего мобильного, но хотелось немного поиграть в шпионов.

— Вы желаете представиться? — спросила собеседница.

— Не хочу, — ответил Саша и повесил трубку.

«Однако, персонал, у Рудольфа Ванадиевича (ну и имечко!) вышколенный, — подумал он. — Вместо грубого «кто вы?», вежливо интересуются желаю ли я представиться. Сразу чувствуется, что контора серьезная и шороху в больнице Рудольф Ванадиевич наведет крупного».

* * *

Рудольф Ванадиевич ударил с трех фронтов — написал жалобу в Департамент здравоохранения, подал судебный иск против больницы и рассказал о случившемся на Первом канале, в передаче «Люди и право». Моральный ущерб, нанесенный смертью отца из-за несвоевременного и некачественного оказания медицинской помощи, Рудольф Ванадиевич оценил в восемь миллионов рублей. Когда ведущий телевизионной программы удивился такой большой цифре, Рудольф Ванадиевич объяснил, что его страдания очень велики, поскольку отца он любил безмерно и считал самым близким на свете человеком. А, кроме того, покойный был знаменитым художником и активно работал буквально до дня его госпитализации. Преждевременная смерть отца лишила мир тех шедевров, которые он еще мог бы написать. Сознание этого увеличивало горечь потери.

Впрочем, присудили Рудольфу Ванадиевичу «всего-навсего» три с половиной миллиона.

— Правду говорят, что деньги липнут к деньгам! — завидовала Пчелинцева. — И гонорары у него огромные, и в бюро на него дюжина адвокатов пашет, так он еще и на смерти родного отца три с половиной ляма поднял! А мы тут колотимся за копейки, губим себя ни за что!

При этом она активно жестикулировала руками, пальцы которых были унизаны золотыми кольцами.

На врача-лаборанта, написавшую «от балды» биохимический анализ крови пациента Киргутина и на врача, не выявившего инфарктный участок во время ультразвукового исследования сердца, завели уголовные дела по обвинению в халатности. Оба они тотчас же уволились и потому о дальнейшей их судьбе в больнице ничего известно не было. Может кто-то что-то и знал, но достоянием общественности эта информация не стала.

Максима Семеновича главный врач снял с заведования, но тут же назначил исполняющим обязанности. О мотивах такого решения в больнице говорили разное. Пессимисты считали, что Максим Семенович будет исполнять свою обязанность только до тех пор, пока главный не подыщет подходящую кандидатуру на заведование. Оптимисты утверждали, что подобный «финт» обусловлен понятливостью Максима Семеновича, который «ну очень хорошо простимулировал» главного врача. Согласно слухам, сам главный врач усидел на своем месте, отделавшись всего лишь выговором, тоже благодаря своему умению «хорошо стимулировать» начальство. Феткулина как-то раз сказала, что сохранение должности обошлось главному в сумму, значительно превышавшую компенсацию, присужденную Киргутину-младшему.