Читать книгу - "Искусство существования - Вячеслав Пьецух"

Пристроив у администратора свой фибровый чемодан в парусиновом чехле, Сергей Корович вышел на площадь перед гостиницей, походил окрест и вскоре наткнулся на немолодую женщину, которая сидела в маленьком сквере на скамейке напротив бюста Владимира Ильича. Он вежливо справился у незнакомки, где в этом городе приезжий мог бы остановиться, и услышал в ответ, что на худой конец остановиться можно и у нее. Сергей Корович несказанно обрадовался тому, что он так скоро обрел крышу над головой, хотя незнакомка могла предложить ему не отдельную комнату, а лишь «угол» и от центра города это было сравнительно далеко. Звали хозяйку Капитолина Ивановна Запорова, и, судя по всему, это была женщина положительная, энергичная, даром что подслеповатая и в годах.

Сергей Корович забрал у администратора гостиницы свой фибровый чемодан, сели они с Капитолиной Ивановной в трамвай единственного в городе маршрута «А», проехали четыре остановки и сошли на углу улицы Гоголя и проспекта 25-го Октября. Корович был природная московская штучка и по тогдашнему обыкновению смотрел на провинцию свысока, но то, что он увидел сквозь стекла трамвайного вагона, покуда они ехали четыре остановки городом Глазовом, даже вогнало его в смятение и тоску. Какая-то это была чужая страна – обустроенная наспех и спустя рукава, сплошь покрытая двухэтажными бараками, сараями, черными заборами, кренящимися в обе стороны, заколоченными палатками, непросыхающими лужами, кучами мусора неизвестного происхождения, облезлыми колокольнями со сбитыми крестами, неказистыми строениями из серого кирпича и одновременно малонаселенная людьми в черном, которых отличает неулыбчивость и преданные глаза.

Дом Капитолины Ивановны стоял как раз по улице Гоголя – это было двухэтажное бревенчатое строение с резными наличниками на окнах и чугунным крыльцом каслинского литья. Они вошли в парадное, пропахшее псиной, поднялись по каменной лестнице на второй этаж, повернули в квартиру налево, миновали большую прихожую, смежную с кухней, завешанную, видимо, только что выстиранным бельем, и наконец оказались в приютной комнате в три окна. У окон стоял прямоугольный дубовый стол, справа глянцево белела печка-голландка, рядом с ней виднелась узкая дверь, скорее всего в чулан, ближний левый угол занимала металлическая кровать, а дальний левый угол был отгорожен ситцевой занавеской, и за ней тоже угадывалась кровать. Это и был тот самый «угол», который Капитолина Ивановна Запорова сдавала постояльцам за сорок целковых в день.

Так как на четыре часа пополудни в райкоме партии был назначен прием в честь московских артистов, Сергей Корович переоделся за ситцевой занавеской в концертный костюм, причесался, слегка напудрился и пустился в обратный путь. Едучи в трамвае, он, как и давеча, пялился в забрызганное окошко, за которым разворачивался безрадостный, но отчасти фантастический пейзаж. Думалось о том, до чего же Советский Союз противоречивая и разнообразнейшая страна, словно он заключает в себе множество разных стран.

Без четверти четыре Сергей Корович уже стоял у подъезда райкома партии среди товарищей по концертной бригаде и благодушно повествовал о своем временном приюте на улице Гоголя чтецу-декламатору по фамилии Фабрикант. Он вообще был добрый, покладистый человек, и, если бы его поместили за сорок целковых в день в дровяном сарае, он бы и о дровяном сарае благодушно повествовал.

Без пяти минут четыре дежурный милиционер пригласительно распахнул двери, бригада церемониальным шагом поднялась на второй этаж по мраморной лестнице, убранной ковровой дорожкой цвета черной венозной крови, и очутилась в просторном зале с портретами по стенам и тяжелой лепниной по потолку. Столов с яствами и вином, однако, нигде не было видно, а сидело посредине зала, в три ряда, глазовское начальство, видимо предвкушая концерт для узкого круга лиц. И опять Сергею Коровину показалось, будто он попал в другую, неведомую страну, во всяком случае, никак не сочетались с покосившимися заборами эти свежие полувоенные френчи, сытые, добродушные физиономии, дорогие бурки белоснежного войлока и празднично-коричневой кожи, «политические зачесы» и благородные диагоналевые штаны.

Делать было нечего: трио исполнило саратовские страдания, жонглер умудрился явить свое искусство, использовав первые попавшиеся предметы, как-то: пустой графин, чугунную пепельницу и чернильницу-непроливашку, бас промычал партию Кончака из «Князя Игоря», танцевальный ансамбль, в чем был, сплясал зажигательную молдовеняску, Фабрикант прочитал рассказ Катаева «Ножи», куплетист пропел с десяток куплетов о международном положении, Сергей Корович просвистал модное польское танго «Мне все равно» и увертюру из оперетты Милютина «Девичий переполох».

Тем не менее банкет был; по окончании концерта артистов завели в уютное помещение с дубовыми панелями по стенам и усадили за столы, уставленные такими яствами и винами, которые могли показаться даже экзотическими в бедняцком сорок восьмом году. А всего-то и было на столах невозможного по тому времени, что румынское красное вино, заливная осетрина и языковая колбаса.

Первый секретарь райкома, чрезвычайно приятный человек в синем бостоновом костюме, произнес речь, содержание которой свелось к тому, что, дескать, только-только закончилась самая страшная война в истории человечества, полстраны лежит в руинах, во всем ощущается недостача, а советское искусство процветает назло внешнему и внутреннему врагу. Выпили, и Сергей Корович уже было осторожно налег на заливную осетрину, как секретарь велел озаботиться по второй. На этот раз он представил отцов города, присутствовавших на банкете, и предложил тост за советскую власть в центре и на местах. Среди присутствовавших, в частности, были: председатель райисполкома, главврач городской больницы, прокурор, директор вагоноремонтного завода и оперуполномоченный МГБ старший лейтенант Иосиф Иосифович Воронель. Это был симпатичный молодой человек с просвечивающими ушами, веселым хохолком на макушке и таким сосредоточенным выражением физиономии, точно ему был известен очень большой секрет. Корович сидел с ним бок о бок, и поэтому неудивительно, что после четвертой рюмки между ними наладился разговор.

– А что, – обратился он к Воронелю после четвертой рюмки, – много у вас работы? Городок вроде бы небольшой…

– Как вам сказать… – помедлив, отвечал ему Воронель. – Это, конечно, не Бухарест.

Сергей Корович не понял, что имел в виду его сосед, сославшись на Бухарест, но из осторожности переменил тему и заговорил об артистическом, о своем.

– Вот, казалось бы, художественный свист, – сказал он, – ну чепуха собачья, а между тем этот жанр требует ежедневных усердных занятий, как, положим, игра на скрипке или вокальный жанр. В другой раз, прежде чем выйти на эстраду, битый месяц репетируешь какую-нибудь песню Шуберта, которую, между прочим, вокалист одолеет за три часа!

– Между нами говоря, – сообщил ему Воронель, – служба в органах тоже требует постоянной работы над собой, чтобы в тебе крепла способность к анализу, наблюдательность, классовое чутье. Иначе дело плохо. Скажем, доставили тебе тетрадь, а в ней политически вредное философское сочинение, которое писало перо врага… Спрашивается: что ты разберешь в этой тетради, если тебе, например, неизвестно учение о монадах или ты не знаешь, кто такой Кьеркегор?!