Читать книгу - "Орлы и ангелы - Юли Цее"

Радио у нас теперь выключено, мы стараемся дышать тихо. Лица наши полуосвещены мерцанием на приборном щитке. Снаружи нас обнимает и окружает тьма. Мы с Кларой находимся в капсуле, проносясь по враждебному — хотя бы потому, что ему и не вздумается меняться, — миру.

Меня всегда интересовало, говорит Клара в Нюрнберге, почему это люди выбирают своим ремеслом юриспруденцию.

От скуки я уже некоторое время прикидываю, о чем она думает сейчас, когда сидит за баранкой, оцепенело уставившись на пустынную автостраду, прикидываю, чем наполнена ее голова — словами? звуками? красками? — или в ее мозгу глухо и равномерно шумит, как в морской раковине.

Спрашиваю у тебя об этом, говорит она, просто потому, что ты единственный юрист, с которым я знакома.

Мой случай нетипичный, отвечаю. Я выбрал факультет методом от противного. Потому что юристом мог представить себя лишь в самую последнюю очередь.

А чего ради, спрашивает она.

Решил, что так смогу использовать свой единственный шанс.

И оказался прав?

Видишь ли, отвечаю. Поскольку я два раза остался на второй год в школе, а потом сдал выпускные экзамены буквально чудом, мысль о юридическом факультете была просто-напросто смехотворной. Вот я и решил попробовать — шутки ради.

Держит обе руки на баранке, смотрит строго вперед. Парик лежит на приступке ветрового стекла, как дохлая черная кошка.

И вот однажды, говорю я, земельный министр юстиции вручает мне диплом лучшего выпускника факультета в том году. Шутки кончились, пришла пора смеяться. Вот я и рассмеялся ему в лицо, а он посмеялся в ответ, похлопал меня по плечу и вторично пожал мне руку.

Так ты был классным парнем, говорит она.

Да нет, ты не понимаешь. По окончании школы я все еще был толстяком, носил длинные волосы, и прыщи у меня на спине были размером с черепашье яйцо.

Черепахи бывают разные, маленькие и гигантские, замечает она.

Вот именно, говорю. Я прошел у кожника курс химиотерапии, волосы мне состригли в бундесвере, а после упражнений на плацу я сбросил ровно половину веса. Я бы показал тебе снимки «до» и «после», если бы они у меня были.

Без надобности, говорит. Я одного такого знаю.

И что он сейчас поделывает, спрашиваю.

По-прежнему толст и прыщав, а при этом у него красавица-жена и ребенок, и он очень счастлив.

Что ты хочешь этим сказать?

Обходит этот вопрос с такой же лихостью, как в те же секунды обходит на трассе грузовик.

Слушай, а мысль о справедливости тебя никогда не посещала, спрашивает.

Нет, говорю.

Об истинном и ложном?

Нет.

О добре и зле?

Нет.

И что, все юристы такие, как ты?

Да.

На следующей парковке выпускаем пса, он сразу же скрывается во тьме, и я слышу, как жидкое дерьмо из его кишечника под напором газов хлещет в сухую траву. Хожу туда-сюда, чтобы размять ноги, закуриваю, смотрю на созвездие Кассиопеи, раскинувшееся по небу большой буквой М. М — как «Макс». Клара вышла из машины, встала у открытой пассажирской двери и переодевается за нею: на смену юбке и высоким сапогам приходят джинсы и кроссовки.

Слева от нас, над самой линией горизонта, ночная тьма начинает выцветать, как поношенные джинсы. Клара, тоже заметив это, принимается ерзать на сиденье. Пока она сидит рядом со мной, без наушников и микрофона на шнуре, я замечаю, какая она, собственно говоря, молодая. Даже моложе Джесси — вот именно, Джесси, — та была пятью годами старше. Ее руки на руле кажутся крошечными, и на какое-то мгновение меня посещает пугающая мысль о том, что человек с такими маленькими руками едва ли способен выжить в этом мире.

Поговори со мной, просит она.

Лезу в саквояж, на который поставил ноги. Он полон вещами Клары, я знаю любую, а кое-какие надевал и сам. Одежда в саквояже чиста и тщательно сложена.

В боковом кармане, говорит она.

Я нахожу свой кокаин, граммов сто в общей сложности, пригоршня разноформатных упаковок из-под желательной резинки.

Безупречная логистика, говорю. В порядке вознаграждения я помогу тебе выбрать тему для беседы. Может быть, объяснишь, что ты затеяла?

Не-а, отвечает. Но задавался ли ты когда-нибудь вопросом, что они там, в Бари, делали?

Кто, спрашиваю.

Я о семейном бизнесе твоей Тусси, говорит.

Вечно ты преподносишь мне сюрпризы, отвечаю. Просто не знаю, что и подумать: то ли ты такая смелая, то ли такая тупая.

А почему, спрашивает она. Из-за того, что я копаюсь в делах контрабандистов-любителей?

Какое-то время наслаждаюсь панорамой, открывающейся слева, и лишенным какого бы то ни было настроения шумом мотора.

Нет, говорю, из-за того, что ты расходуешь свой помоечный словарный запас, говоря о вещах, к которым не имеешь права прикасаться даже с благоговейным трепетом.

Я малость полазила по Сети, говорит она, и наткнулась на статью под таким заголовком: «Итальянская береговая охрана приобретает катер-перехватчик за два с половиной миллиона марок в пересчете на немецкие деньги».

Интересно, говорю.

В Южной Италии, объясняет. Он патрулирует побережье от Бриндизи до Бари.

Ну и на черта все это тебе?

Я рассказала профессору о твоем убийстве.

Это было не умышленное убийство, говорю, а покушение на умышленное убийство в сочетании с убийством по неосторожности.

Он очень разволновался, говорит. В особенности когда я дала ему послушать кассету с рассказом о Бари.

Спасибо, говорю я, польщен, это и моя любимая кассета тоже.

Ему понадобилась подноготная. Фройляйн Мюллер, сказал он мне, вы на верном пути.

Тогда все в порядке.

Лишь одно меня тревожит.

И что же это?

Знаешь ли, говорит, эти твои россказни могут оказать на тебя терапевтическое воздействие, и в результате ты войдешь в норму раньше, чем я подготовлю диплом.

Наперегонки со временем, замечаю.

Нет, серьезно говорит она. Я меж тем выяснила, кто ты такой. У тебя в конторе мне рассказали, что ты вот-вот должен был стать одним из виднейших юристов-международников во всей Европе. Что вместе с коллегами из Франции и Польши ты разработал правовую основу расширения на восток.

Ах вот как, улыбаюсь я. Значит, Мария по-прежнему влюблена в меня.

Такой, как ты, говорит Клара, если и выдохнется, то только на время.

Послушай, милая, отвечаю, это все прошло и быльем поросло. Единственный для меня способ подвести тебя заключается в скоропостижной смерти.