Читать книгу - "Платформа №4 - Франц Холер"

В общем, вот как оно было: крестьянин ненавидел меня. И двое его сыновей меня тоже ненавидели. А приемная мать, может, и не ненавидела, но ничего не делала для того, чтобы улучшить мое положение. У Эльзы же, которую там просто терпели как родственницу, не хватало сил выступить в мою защиту.

И вот, наконец, та воскресная прогулка. Отправились на Большой Митен, это крутая гора в Центральной Швейцарии. Поначалу кажется, там вообще нет подъема, но на самом деле наверх ведет узкая тропка. Меня взяли с собой только ради того, чтобы я, оказавшись дома один, не добрался до съестных припасов. Мать с Эльзой остались ждать на постоялом дворе у подножия, а отец с сыновьями и со мной отправился в гору. Мы все с трудом за ним поспевали.

На одном из бесчисленных поворотов тропы он остановился и заорал нам: «Эй вы, лентяи, а ну-ка поторопитесь!» И тут Конрад размахнулся и дал ему кулаком прямо в лицо. Отец зашатался, поскользнулся, упал и съехал мне навстречу к самому краю крутой тропки. Я попытался ухватить его за ногу, но он уже потерял равновесие. Волей-неволей я его отпустил, и он полетел с отвесной скалы в пропасть. Альфонс немедля помчался вниз, на ферму, там вызвали бригаду спасателей.

Конрад – старший сын, который нанес удар, – схватил меня со словами: «Ты ничего не видел, слышишь? Отец поскользнулся. Одно твое слово, и ты последуешь за ним!»

Прошло несколько часов, прежде чем тело пострадавшего удалось подобрать. Спасателя на канате спустили к уступу, где он лежал.

Удара кулаком никто, кроме нас, не видел. Но обнаружился свидетель, который вышел из-за поворота как раз в тот миг, когда я отпустил ногу своего приемного отца. Окружной прокурор, прибывший на место с бригадой спасателей, стал допрашивать нас по поводу происшедшего. Я объяснил, что отец, поскользнувшись, сполз по тропе ко мне, а я пытался его удержать. Но Конрад сказал, что это неправда, отец хотел подойти ко мне, так как я шел слишком медленно, а я тогда просто схватил его за ногу, отчего он потерял равновесие и свалился в пропасть. Я пришел в ужас, я плакал и повторял, что хотел его удержать. Правда, свидетель показал, что не видел, как я схватил отца, он видел только, как я держу его за ногу, но все это произошло за считаные секунды.

Мне было тогда пятнадцать лет, разбирательство шло в суде по делам несовершеннолетних и ничего не прояснило. Я ни слова не сказал о подлинном ходе событий, все равно никто бы не поверил. Обвинительный приговор мне не вынесли, но тем не менее определили меня в интернат для трудновоспитуемых подростков.

Подобными заведениями в те времена управляли садисты. Мой интернат не оказался исключением. С нами обращались как с преступниками, били, по любому малейшему поводу сажали в карцер на хлеб и воду. Что ж, думал я, раз так – придется стать преступником. И однажды я принялся выспрашивать, где вообще находятся мои документы, мол, я хочу узнать, кто мои родители. Мне ответили, что следует обратиться к официальному опекуну. Этого опекуна я видел всего дважды: один раз при назначении его официальным опекуном после смерти отца, второй раз – через год, когда он на пять минут заехал в интернат. На мое письмо к нему с вопросом про документы пришел краткий ответ: документы я получу, когда мне исполнится двадцать, а до того меня это вовсе не касается.

С этой минуты я начал планировать побег.

Время от времени я получал от тети Эльзы посылку со съестным. Но едой приходилось делиться с остальными. Однажды она приехала меня навестить, и мне разрешили целый час просидеть с ней вдвоем под деревьями на площадке у дома. Тогда-то я и рассказал ей всю историю гибели моего приемного отца, как это по-настоящему произошло. Тетя Эльза, погладив меня по голове, только и сказала: «Бедный мальчик».

Не раз бывало, что в субботу после обеда, когда остальным дозволялось играть в футбол, меня в наказание отправляли работать в прачечную. Там в большом шкафу хранились наши личные вещи. Мне удалось стащить рубашку, брюки, куртку моего размера и спрятать под матрац.

Попытки побега совершались там неоднократно. Но всегда безуспешно. Все другие пытались сбежать во время полевых работ, и даже если их догоняли не сразу, то все равно скоро задерживали где-нибудь в округе.

Я учился на слесаря, интернат предлагал всего две возможности обучения. Другая – плотник, что мне нравилось больше, но там все учебные места оказались уже заняты. Зато я с самого начала принялся исследовать замки, и вот так мне удалось в ночь на Троицу не вернуться из похода в туалет и выбраться из здания через запертую дверь служебного входа. Не составило мне труда и увести из сарая пристегнутый на замок велосипед. Я спокойно сменил интернатскую одежду на чужие краденые вещи. Старую одежду я прикрепил к багажнику и, проехав немного в противоположном от У стера направлении до узкой речушки, выкинул ее в воду. Затем развернулся и двинулся в У стер. Я светил карманным фонариком, который забрал из шкафа с инструментами в слесарной мастерской, и проник в здание городской администрации, используя приобретенные навыки. Я не забыл, где находится отдел попечительства. Аккуратно вскрыл запертые шкафы с личными делами. Под буквой «В» нашел папку «Висброд, Марсель». Завернул папку в полотенце, висевшее у рукомойника возле туалета, вышел с нею в руках, прикрепил к багажнику и поехал в сторону Рапперсвиля.

Очень кстати обнаружил я коробку с деньгами в ящике письменного стола. Я прихватил около двух сотен франков, не тронув лежавшие там крупные купюры.

Целью моей была Франция. Во время тех немногих занятий, что нам полагались, я усердно изучал второй государственный язык, поскольку впервые встретил учителя, который хоть чуточку в меня поверил. Итак, я покатил в Цюрих и оказался там около пяти часов утра. На цюрихском вокзале я бросил свой велик и приобрел билет в Женеву. Прихватив заодно рюкзак, стоявший без надзора возле зала билетных касс, я сел на утренний поезд в Берн. Укладывая собственные документы в рюкзак, я обнаружил внутри помимо провианта еще и кепочку. Тут же ее нацепив, я превратился в обычного пассажира, который на Троицу собрался прогуляться. В Берне я пересел на поезд в сторону Женевы, поспал немного, а когда проснулся, увидел Женевское озеро, показавшееся мне невероятно огромным.

В Женеве на вокзале я сориентировался по большой карте окрестностей и поменял почти все свои деньги на французские франки. Затем сел на автобус в сторону Верье и по туристской тропе, ведущей к горе Салев, беспрепятственно перешел швейцарскую границу.

Вечером я поужинал в сельской гостинице, где снял самый дешевый номер.

После еды я уселся за столик в своей комнатенке и вытащил документы из рюкзака. Кроме свидетельства о рождении, я не обнаружил ни одной бумаги, подтверждавшей мое существование. Мать – Анна-Мария Висброд, отец неизвестен. Из отчета попечительского комитета я узнал, что мать родила меня в восемнадцать лет и что «невзирая на решительное сопротивление матери» меня отняли у нее еще младенцем во избежание «опасности нездорового образа жизни». Прочитав это, я упал головой на стол и горько зарыдал. У меня могла быть мама, я вовсе не сирота. Почему они решили, что она не сумела бы поставить меня на ноги? Где она? Мне семнадцать лет, значит, ей всего тридцать пять, если она еще живет на свете. А почему бы ей не жить? Не означает ли «нездоровый образ жизни» лишь то, что она родила на свет внебрачного ребенка, но в остальном совершенно здорова? Может, мне стоит повернуть назад и разыскать ее? Уж она точно знает, кто мой отец.