Читать книгу - "Архитектор - Анна Ефименко"

– Не навернись в темноте! – вернул меня аббат на соборную площадь.

Все склонились надо мной, ахая да охая, ужасаясь такой внезапной кончине главного архитектора Города, Ансельма из Грабена, владыки ремесла.

Неврастеника, самозванца и прелюбодея, страдающего самоистязанием и манией величия. Вот кого оплакивал мой народ. Тощий музыкант умер прямо на сцене, в день освящения.

– Смерти нет! – крикнул я Хорхе, ускользающему за ворота рая.

И меня потащило выше. Над головами, над ярмарочной сумятицей, над крышами черепичной кладки, ржавыми флюгерами, башенками, над городскими стенами и рекой, вдаль, за знакомое и привычное, за дороги с их повозками, за леса соколиной охоты, за поля, на которых по весне танцевали крестьяне, за глубокие озера, за синие горы, прижать колени к плечам, обхватить, скрючиться, изморозь, скособочиться, не переживу новой зимы, все болит, не бойся, не переживу, не бойся!..

Прими, Господи, всю мою свободу, прими память, ум и волю мою. Прими все, что имею и чем обладаю, ибо Ты дал мне все. Все возвращаю Тебе и всецело предаю себя воле Твоей. Дай лишь любить Тебя и даруй благодать Твою, и я буду богат безмерно.

Аминь.

* * *

Свинцовой муторностью поползли столетия.

Очень скоро, после изобретения желтой краски на основе серебра, витражи сделались светлее.

Потомок Климента из Ами, с рыжей бородой и потрясающими идеями (и, как вы могли предположить, левша), украсил мою вторую башенку шпилем. Новая игла имела дополнительное каменное основание, и была еще выше, что позволяло видеть Собор на самых далеких тридевятых расстояниях. От молодого архитектора узнал, что подобным шпилем увенчали также и северную башню Шартрского Нотр-Дам.

Искусство, в моем исполнении классифицированное знатоками как «летящее» развилось в «пламенеющее», храмы декорировались столь изысканными орнаментами и деталями, что те напоминали язычки огня. А после все вновь обратились к античности, воспевая сооружения Древних Рима и Греции. Возвратились округлые формы, открытые платья, сложные прически. Моя острая вытянутость выглядела неуместной, она напоминала людям о времени тотальной власти религии, которую потом даже уничижительно нарекли «темными веками».

Статуя Девы Марии, перенесенная из монастыря в Грабене, где за двести лет до моего рождения она была черной, затем, в бытность еще Хорхе мальчиком, стала красной, в мой же век покрасилась в синий. Потом Богоматерь укрывали позолотой, и только в позапрошлом столетии она обрела белый цвет. Моя небесная невеста!

Реформация дробила и разрывала на части католическую церковь, стирался уклад феодальных отношений. После пышностей, будуарных интриг и залпов пушек, вдруг вновь вспомнили мои зазубрины.

Теперь они назывались «готическими», и истории про кладбища, черных воронов и вампиров не обходились без сооружений, похожих на меня.

А потом пришли страшные смерти от великих войн, и я уже не мог так сосредоточенно молиться, когда рокот железных птиц оглашал всю округу с воздуха, и все покрывалось дымом, гарью и колотым кирпичом.

Вырастали высокие здания, литые зеркалами и натурально отражавшие любые мелкие подробности на себе, серые изнутри, блестящие под солнцем снаружи; поначалу их выносили на западную сторону Города, а после они уже ни на кого не оглядывались и просто росли своим стеклянным лесом повсюду. Им было радостно и привольно здесь, в океане горожан и возможностей, в бесконечном движении и суете, они держались непринужденно на фундаментах новой эры.