Читать книгу - "Для Победы. Кукушата, или Жалобная песнь для успокоения сердца - Анатолий Приставкин"

Хвостик сказал:

– Нам в квартиру тридцать два!

– Ну вот она, перед вами, – ответила старуха. – А кого нужно-то? Мешковых, Елинсонов, Кукушкиных?..

При этом старуха смотрела на Хвостика.

– Кукушкиных, – подтвердил я.

Старуха вздохнула:

– К дочери моей… Так понимаю… Алевтине Петровне… – И старуха закричала куда-то в темный коридор приоткрытой двери: – Алевтина! Пришли… Твои…

Я не сразу оценил: «твои». Но старуха-то была ясновидящей, она сразу сообразила, с кем имеет дело! Из квартиры донесся глухой медленный голос:

– Сколько их, мама?

– Всего трое!

– Ну, пусть войдут.

– Войдите, – предложила старуха. – Прямо и направо… Она вас ждет.

«Так уж и ждет!» – подумал я.

Старуха, не выпуская из рук ведра, смотрела, как мы пробираемся мрачным коридором, и как бы не нам, а себе добавила:

– Трое – это не много… Вот когда по десять приходят!

Я повернулся, но не увидел ее. И опять подумал, что старуха-то нас угадала. Наверное, не мы первые! Бывали, значит, и другие Кукушкины!

С такой мыслью, настраивая себя на неудачу, я ступил первым в комнату. Эта комната была загромождена мебелью, как наша трофейная выставка техникой; мебель стояла непонятно как, вкривь, вкось, так что пришлось протискиваться между шкафами и столиками в дальний угол. Там, у окна, в огромном кресле сидела НАША Кукушкина.

Она показалась совсем некрупной, даже маленькой, и у нее было белое-белое лицо. Но что мне сразу понравилось: глаза не испуганные, как у всех, а вполне спокойные. Она уже знала, кто мы и чего от нее хотим. И глаз своих, я заметил, она в сторону не отвела. Она внимательно нас рассматривала, наверное, стараясь нас вспомнить.

А мы, трое, вытаращились на нее, стараясь вспомнить хоть что-нибудь о ней. Ведь мы же встречались с ней в какие-то отдаленные, непонятные для нас времена… Что-то должно же в нас от нее остаться?

Но ни Сандра, ни Хвостик, я по их лицам увидал, не возродили в памяти эту женщину, чье имя мы в себе, как тайну, не ведая об этом, носили всю нашу жизнь.

– Ну садитесь, – произнесла она ровно.

Голос ее и тут, вблизи, был медлителен и глуховат. Она больная, и голос больной. И лицо, и глаза – все у нее было больное. Теперь рядом с ней это стало еще заметней.

Мы, потоптавшись, присели рядком на диван, на самый кончик, чтобы его не замарать. На таком диване мы сидели впервые, как и вообще впервые были в настоящей квартире, среди настоящей мебели. У нас в «спеце» такой мебели, конечно, нет, все привычное, казенное, из досок: лавки, табуретки, столы… А здесь шкаф, так он будто не шкаф, а дворец украшенный, и стол блестящий, словно из камня, и почему-то кривоногий, а диван с белым покрывалом и высокой спинкой, а в спинке – зеркало!

Пока мы озирались, женщина ждала.

Потом она сказала:

– Значит, Кукушкины… – и остановила взгляд на Хвостике.

Что-то ожило в ее лице.

– Да. Мы – Кукушкины, – ответил я, и Сандра кивнула.

– Как же вас зовут?

– Меня – Сергей… А ее Сандра… Ну, Шура, значит… А его имени мы не знаем. Мы зовем его Хвостик.

– Правда, – похвалился Хвостик. – Меня так все зовут.

– Мама! – позвала чуть громче женщина, глядя на дверь, так и оставшуюся открытой. – Мама! Поставь чай! Их же надо накормить.

– Да уже поставила, – ответили из коридора.

Женщина посмотрела на Сандру, на меня и вдруг спросила:

– Твоя тетка приходила? Ну, чтобы я написала бумагу?

– Она не тетка.

– Все равно. Но я ей бумагу написала. Хотя, если честно, я и тебя не помню.

Я промолчал.

– Ты, возможно, не знаешь, что она разыскала каких-то твоих родственников!

Я продолжал молчать. Вот, чего боялся, то и случилось. Странная у меня началась жизнь! Сберегательная книжка, метрика, родственники… Егоров, который отец! И все, все одному мне! Распределить хотя бы на троих, было бы легче!

Кукушкина заглянула мне в лицо и, кажется, поняла, догадалась, что меня разволновало.

– Ты можешь к ним и не ходить, – произнесла. – Я их тоже не видела. Не представляю, какие они. Хотя догадываюсь. Но они знают что-то о твоем отце… Ты же о нем пришел спросить? Об Егорове?

Я помедлил. Но потом решился и сказал «да».

– Тогда поезжай к ним. Я тебе объясню, как их найти.

– А они? – Я показал на Сандру и на Хвостика. Но поправился: – А про них… вы что-нибудь помните?

Женщина покачала головой и устало вздохнула:

– Вас же было столько… Я не успевала считать, не только в лицо заглядывать… Да если бы и заглядывала!

– А почему… – спросил я, напрягаясь. – Почему нас было так много? И почему… нас стали называть не по-нашему? А по-вашему?

Теперь я увидел, что Сандра насторожилась, даже побледнела. И Хвостик перестал глазеть на квартиру, а уставился на Кукушкину. Женщина не ответила. Она опять посмотрела на дверь. Произнесла, не повышая голоса, в пространство:

– Мама! Как у тебя с чаем?

– Сейчас, – прозвучало из коридора. – Поспел, несу. И хоть мы слышали одну маму, мне вдруг показалось, что там в коридоре присутствует кто-то еще. Шаркали чьи-то ноги, поскрипывали половицы, раздавался кашель. Женщина терпеливо ждала, глядя на дверь, а мы глядели на нее.