Читать книгу - "Опыты на себе - Ольга Шамборант"

Вот, начинаешь мечтать. Я имею в виду, когда совсем уж невмоготу прямо даже с утра начинать жизнь, то есть что-то случилось еще и сверх программы, что нарушило заведенный худо-бедно порядок. Ну простите, пародию на порядок. Короче говоря, вы уже малодушно были готовы продолжать лживые и убогие будни, но вот какие-то супостаты, возможно, исполняя поручение вашего же ангела-хранителя, – ну не дают вам такой возможности. Все, приехали. Как в том анекдоте – слепой и одноглазый поплыли куда-то через озеро на лодке, слепой гребет, одноглазый рулит. Посреди озера слепой неудачно как-то взмахнул веслом и выбил одноглазому его единственный глаз, на что тот, естественно, говорит: «абзац, приехали!». Ну, а слепой поверил и вышел из лодки.

Ну и вот. Вы оказались в холодной воде реальности. От слепоты помогает, но это, оказывается, был не единственный недуг. Просто затмевал все прочие. Так вот, надо что-то решать, предпринимать. Такое вроде безобидное слово, пока из него не сделают существительное. Значит, как по составу помоек можно судить об уровне жизни общества, так и по анализу Утраты можно догадываться, отдаленно, в чем же мы нуждаемся на самом деле, а не по наущению дьявола.

Ну, значит, разбитое корыто. Символ нищеты. Но не полной. При полной нищете и стирать-то нечего, тоже своего рода – гармония. Вот оно! Вот оно, слово-то! Терять можно только гармонию! Любой набор, даже советский предпраздничный заказ на работе (гречка, тушенка и далее каждый дописывает в соответствии со своей былой приближенностью к целому корыту) может казаться совершенством при определенном умонастроении и стабильном мироощущении. Но – покачнись – и все пропало. Зачем жили до сегодняшнего-то дня? Зачем совершали столь трудно переносимые броски в пространстве, зачем осуществляли более или менее сложные манипуляции или беготню по лестницам из кабинета в кабинет – на работе, зачем зависали в коридорах и на лестничных площадках в чрезмерно откровенных разговорах с малознакомыми сослуживцами? Зачем, зачем, зачем? Чтобы скорее жизнь прожить под видом, что зарабатываешь на нее же? Только остановись, и весь бред вываливается Джек-потом. Не надо больше делать что-то, значит, и не надо было делать не только этого, но и почти всего остального. Значит, почти всё мы делаем только для того, чтобы не делать самого главного. И именно это нас так подкашивает и гложет. Почему нам так упорно кажется, что намного легче сбыть пустую породу личного бытия на работе, отбарабанить, пусть даже очень добросовестно, но всегда подспудно зная, что ни пяди самого главного не затронул, отбарабанить до седьмого пота, притащиться – и тут не только на Главное, на сурово необходимое нет уже ни сил, ни времени. Тут, дай бог, не сразу на койку завалиться. Ну конечно, не считая всяких там выгулов и кормежки домашних животных, проверки дневников, помощи в выполнении домашних заданий, выслушивания прогноза погоды на завтра от давно не выходящего на улицу 100-летнего деда, раздачи всем нуждающимся прописанных им лекарственных препаратов и, если тебе в жизни не повезло, то и без всяких там разборок со второй половиной, ну и т.д. Это если все относительно благополучно на данный момент. Так вот я и говорю, кроме всего этого – надо хоть ритуально как-то, на полсекунды, изобразить, из приличия, из благодарности Господу за свое существование в этом распрекраснейшем из миров, что ты в нем таки да – вот – существуешь! И не только у станка, но и онтологически – пиво пьешь или в компьютере шаришь уже, так сказать, – от своего лично имени. Господи! Отчего так страшно узнавать, да нет, даже не узнавать, при жизни никому почти не удается осознать это по-настоящему, – только приблизительно почуять габариты пустой породы и стремительную утечку сути дела. Почему мы как малые дети, боящиеся страшной картинки в книжке, ловко так переворачиваем эту страницу, сцепив ее с соседней? Какого такого «амока» мы ждем и панически боимся? Что мы – это мы – и все? Нет, это правда убого, но не страшно. Мы боимся, что То самое, во что принято верить, но никто толком не верит, – правда.

Каждый знает, какая он сволочь и эгоист. Как он на самом деле протаскивает, не прямо, так косвенно, не деланьем, так неделаньем, – свои интересы. Вот только еще одно – правильно ли они в тупом умишке-сердчишке сформулированы? Ведь стронься чуть тектонический пласт бытия, и мы оказываемся совершенно другими. Некоторые даже прутся во глубину сибирских руд – молиться какому-то проходимцу и жить первобытной общиной посреди 21-го века. Феноменология поведения – это вообще круто. Как, например, Конюхов догадался плавать вокруг света, да еще сумел убедить в возможности такого финта все госструктуры? Ну, как там какой-нибудь французский преподаватель английского сел на велосипед и поехал от Москвы до самых до окраин и, пусть даже на самом краю, остался еще на полгода, – это еще более или менее укладывается в рамки Идеи-Затеи.

А с посвящением себя никчемного Чему-то Осмысленному или, с тем же успехом, Бессмысленному, но все равно с большой буквы, – с этим как быть?

Или вот, другое, еще, пожалуй, похуже… Что-то я последнее время замечаю, что если начать добросовестно думать о возможности реализации чьих бы то ни было действительно кровных интересов – обязательно надо, чтобы кто-то – поскорее бы умер. Ну, кто-то постоянно просто своим существованием – мешает гармонии существования целой группы прочих, или пусть даже одного, но более нам интересного. Господи! Прости мне ход моих мыслей. За что цепляться, Господи, при паническом восхождении духа из подобных низин? За кажущуюся безгрешность деток? За безоблачность горных вершин, за их безлюдность и принципиальную удаленность? От всего.

А горные тропы? По ним ведь пробираются и отнюдь не всегда со спортивными целями. Вот то, что дурные намерения гораздо ближе подбираются и честнее на первый взгляд формулируют подлинные цели, задачи и интересы – это как? То, что в них легче и веселее верить? Это почему? То, что острый ум, как скальпель, вскрывает главным образом гнойники? Да, мы мелко торжествуем, познавая зло, но даже если и радуемся сдуру, то уж никак не успокаиваемся.

Мы поклоняемся в душе, очевидно, все-таки какому-то более или менее слабо опознанному целомудрию. Где бы, в какой бы даже дикой форме проявления мы его ни усмотрели. Ему молимся в глубине души, поэтому именно оно мешает нам находить некоторые разудалые выходы из положения, мешает слиться с рутиной без остатка, без осадка страха божьего на донышке.

Можно конечно попытаться осуществить воняющую формалином старинную научную попытку-забаву – смешать эту догадку о наличии некого самостоятельного Целомудрия с замусленной Целесообразностью, но само это слово последнее указывает пальцем на полную беспомощность подобного хода мыслей. А цель-то? Мыть золото в пустой породе. Мыть и мыть. Знать и знать. Знать и не знать, что порода пуста.