Читать книгу - "Искусство терять - Алис Зенитер"

Али переминается с ноги на ногу, большое тело покачивается, как стрелка метронома, взгляд устремлен в глаза сержанта, а тот уже теряет терпение. С буньюлями всегда одно и то же: дай им палец – откусят руку. Домас недоумевает, какому сукину сыну с душой оглашенного пришло в голову их вербовать.

– Послушай, старина, – делает он последнее усилие, – тебе просто надо было выбрать правильную сторону.

– А ты-то что же, выбрал неправильную?

– Нет, но я француз.

– Я тоже.

Через несколько дней, когда французы будут покидать базу, Домас отберет у харки казармы оружие и скажет своим людям, показав на служак, брошенных на произвол судьбы после многих лет повиновения: «Полезут в грузовики – наступайте им на руки». Он даже сам покажет пример, и черная подошва солдатских башмаков раздавит побелевшие от усилия суставы. «Бросьте, не парьтесь!»

На старой афише, сообщающей о референдуме, у вокзала Палестро:

«Генерал де Голль верит в вас. Верьте в Него. Голосуйте “да”».

Путь между горой и долиной стал слишком рискованным теперь, когда в каждом уголке леса, в каждом сплетении ветвей, в каждых зарослях ладанника с мохнатыми листьями, кажется, прячутся партизаны. Али решился покинуть деревню и поселил всю семью в квартирке в центре города, подальше от территорий, подконтрольных Амрушам и сыновьям Фарида. На прямых широких улицах Палестро еще можно поверить, будто полиция и французская армия поддерживают порядок.

Йеме и детям запрещено выходить на улицу, отвечать на звонки. Али, уходя, запирает дверь на два оборота, сперва обязательно проверив из-за кухонных занавесок: не поджидает ли кто на улице.

В первый день Хамид, думая, что может пренебрегать отцовскими наказами, как делал это в горах, попытался просочиться за дверь вслед за отцом. Такой трепки он не получал за всю свою жизнь. Синяки не сходили долго, переливаясь всеми красками с рынка на главной площади, который, кстати, больше не работает: баклажан, перезрелое яблоко, банан, лимон…

Каждое утро Али идет в казарму и пытается поговорить с капитаном. Каждое утро ему отвечают, что его нет.

Отъезд европейцев стал непрерывным кровотечением, оставляющем в сердце города области тишины. Центральное кафе закрылось, закрылась лавка электрика, магазин грампластинок. Заколочена досками крест-накрест витрина угольщика.

– Может быть, это уловка де Голля, – повторяет про себя Али. – Просто чтобы выманить из лесов последних партизан и заставить показаться мятежников, окопавшихся за границей.

Он не может поверить, что это конец. Ему еще не приходилось видеть, как страна переходит из рук в руки. Признаков этого он не распознает.

Капитана он встретил случайно. (Или, по крайней мере, оба сделали вид, что это случайность, когда офицер выходил из магазина Клода – то есть от Мишель.) Отсутствие переводчика вынуждает их обмениваться короткими рублеными фразами – поспешно, без уверенности, что будут поняты.

– Я приходил много раз, – говорит Али капитану.

Тот вздыхает:

– Мне очень жаль.

– Ты должен мне помочь, – продолжает Али. – Я потерял горы. Я не хочу потерять жизнь.

Они стоят перед лавкой, в ее почти опустевшей витрине теперь много свободных полок.

– Меня переводят, – говорит капитан, изобразив рукой резкое и в то же время такое легкое движение – перевод. – Через несколько дней я уеду. Я ничего не могу сделать.

– Почему ты уезжаешь отсюда?

Капитан снова вздыхает.

– Послушайте, – отвечает он, – буду откровенен: они не хотят, чтобы я увидел, что здесь будет. Боятся моей реакции. Судя по всему, в верхах меня считают чересчур чувствительным…

Между сушеными помидорами и пакетами с крупой больше нет привычной корзины с перцами. Полка пуста и уже покрывается пылью.

Клод, Мишель и Анни тоже уезжают. Они не верят в статьи Эвианских соглашений, обещающих им полную защиту личности и имущества. Они уже толком не знают, во что верят, но успокаивают себя: успеем-де еще определиться, когда заживем спокойно. Клод организовал их отъезд. Через две недели они покинут Палестро.

– Тут приходили ко мне ребята, говорили, чтобы я этого не делал, – рассказывает он Али. – Бандитские рожи. Говорят, что мы должны подать пример теперь, когда де Голль свалил. Это наша страна, надо оставаться здесь и все такое… Что они себе думают? Что мне хочется уехать из Алжира? Что я это делаю для своего удовольствия?

Он умолкает.

– Я тоже хочу уехать, – говорит Али. – Во Францию.

– Едем! – восклицает Клод почти весело. – Мне будет не так одиноко.

– У меня нет документов. Я боюсь. Боюсь за детей. За Хамида…

Услышав имя мальчика, Клод вздрагивает. Он ударяется локтем о металлический кассовый аппарат, еще красующийся на прилавке. С мелодичным звоном выдвигается пустой ящик.

– Это стратегия, – думает Али, прижавшись лицом к стеклу кухонного окна, – когда они очистят Алжир от французов и алжирцев, которые остались им верны, тогда они вернутся и будут бомбить страну. Уже из-за одного этого надо уезжать…

Нечистая совесть Клода сконцентрировалась в обрывке фразы: «Этот маленький араб, которого мы почти усыновили». Семи слов достаточно, чтобы лишить его сна. В квартире на втором этаже, несмотря на огромный деревянный вентилятор под потолком, стоит удушающая жара, и эти слова неотступно крутятся у него в голове.

Он не может, сказав это и повторив еще и еще, бросить Хамида на произвол судьбы и уехать, не заботясь о том, что станется с его семьей. И вот посреди поспешных сборов он умоляет Мишель поговорить с капитаном. Все в городе знают, что у него еще остались крепкие связи. Говорят, он добывал документы для некоторых харки из Палестро.

Клод сдвигает мебель и складывает одежду, снимает и развинчивает большие деревянные рамы и при этом говорит, но не очень уверенно:

– Наверно, надо отложить отъезд.

На подушке, в полусне, который обычно следует за любовью, капитан обещает Мишель сделать все, что в его силах. В его пустой служебной квартире мало что осталось, только большой матрас на полу. Пальцы Мишель пробегают по его плоскому белому животу, играют с волосами на лобке, легко обводят пупок.

Есть что-то абсурдное, непристойное или почему-то нежное в том, что выживание семьи зависит от изгибов тела Мишель, от ее тяжелых грудей и полных ягодиц, от ее лица в полумраке спальни и прядей волос, падающих на глаза.

– Если тебе удастся добраться до Тефешуна, – говорит капитан Али, – ты сможешь уехать во Францию. Там есть лагерь для бывших военнослужащих, и их сажают на корабли. Я звонил им и назвал твое имя. Они думают, что ты из числа моих людей.

– Увидимся во Франции, – говорит Клод, притворяясь, будто в это верит.