Читать книгу - "Искусство терять - Алис Зенитер"

Он выбрал, скажет себе Наима позже, читая свидетельства, которые могли бы (но только могли бы) принадлежать ее деду, защиту от убийц, которых ненавидит, другими убийцами, которых тоже ненавидит.

В июне 1960 года представители Франции встретились с делегацией Временного правительства Алжирской республики в Мелёне для переговоров.

– Де Голль нас бросает, – ворчат солдаты.

Провал этих первых переговоров посеял сомнение, что их бывший герой по-прежнему на их стороне.

На улицах Палестро начинают закрываться магазины европейцев. Их немного. Это едва заметно. Опустошенная витрина, сорванная вывеска, погашенная лампа.

Придя в очередной раз к военным, Али видит Мишель, быстрым шагом выходящую из казармы. Как обычно, в присутствии этой женщины все слова, пусть даже он их и знал, вылетают из головы. Но на сей раз Мишель тоже молчит. Два жгуче-красных пятнышка размером с монету выступают у нее на щеках, потом расплываются, окрасив все лицо до ушей ярко- или нежно-розовым. Так и хочется потрогать пальцем. Она резко оборачивается, и Али видит по ту сторону, во дворе, капитана с длинным подвижным носом, который пристально смотрит на них. Так они и стоят все трое, никто не знает, что сказать, и каждому ясно: невозможно смотреть на двух человек одновременно.

В казарме солдаты хмурые и недобро косятся на Али, когда он входит в кабинет капитана.

– Де Голль объявил референдум по самоопределению, – объясняет переводчик. – Они теперь не знают, что и думать.

Возле крытого рынка уличный зазывала бьет в барабан и визгливым голосом сообщает о назначении председателя Совета в декабре. Европейцы плюются или пожимают плечами. Во дает Шарль. Они больше не верят.

– Это обманный маневр, уловка де Голля, – говорит Али братьям. – Они никогда не выпустят Алжир: партизан подавили, все в руках у армии. ФНО принимает свои мечты за действительность.

– Но если независимость все же придет, брат?

– Разве мы не должны?..

У всех троих на уме послание Юсефа.

Ночами, в тиши и темноте, множатся кражи оружия из всех казарм страны, дезертирства и убийства. Между французскими военными и их местными подчиненными отношения накаляются. Они больше не играют в кости у колес джипов. Не учат друг друга забавы ради ругательствам на своих языках. Возвращаются в горы мужчины, которых выплюнули казармы после многих лет военной службы.

– Командир велел возвращаться домой, – объясняют они, пожимая плечами.

Едва вступив в свою деревню, а то и раньше, там, где дорога делает изгиб, где растут темные купы вечнозеленых дубов, некоторые из них исчезают. Никто не спрашивает, что с ними сталось. ФНО объявил: тем, кто оделся, нельзя будет снять форму и жить прежней жизнью. Придется предварительно отмыться в крови офицера.

Прослышав об этом, Али наверняка сравнивает роль, которую он играет при капитане, с той, что выпала недавно исчезнувшим во французской армии. Ему, вероятно, легко убедить себя, что у него с ними нет ничего общего. О Фаттахе, дохляке из Таблата, говорят, что он участвовал в допросах с пристрастием, сам держал рукоять. О Буссаде, великане из Миуба, говорят, что он копал могилы. За этими людьми тянется такой глубокий след, что, не тронь их даже ФНО, – за оружие схватились бы семьи убитых. Они были обречены, им не найти мира в своих деревнях. А Али только попросил защиты для себя и своих родных – защиты, которой пользовались все вокруг него. Он заплатил за эту защиту, как полагается, как человек чести, не оставляющий долга за своей дверью. Никто не может его в этом упрекнуть. Место, которое он занимает там, в горах, защитит его от поспешных репрессий – так, по крайней мере, он думает, хочет в это верить и скажет потом, что верил.

С тех пор как Али нашел пресс в водах вздувшейся реки, он слишком хорошо играл роль землевладельца, чтобы деревня забыла оказанные услуги. Он давал работу тем, кто в ней нуждался: сыновьям бедняков, детям вдов. По-дружески относился, дал шанс быть мужчинами, а не ничтожествами. Они наверняка это запомнят. О нем скажут, думает Али, что он, возможно, ошибался в политических суждениях, но тут, в горах, всегда был хорошим сыном, хорошим братом, хорошим отцом, хорошим кузеном, хорошим главой, хорошим мужем, короче говоря, хорошим алжирцем.

В этом году он собирает оливки со своим кланом, еще не зная, что никогда больше не увидит, как плоды созреют на его деревьях.