Читать книгу - "Бог тревоги - Антон Секисов"

— Не понимаю, как жить, — сказал Костя. — Может, нужно отдаться этому хаосу? Я не спал ночь, мне больно смотреть на то, что ты сотворил, но я не пойду спать и не буду ничего убирать. Сейчас я возьму ноутбук, водружу его прямо на этот мешок мусора на столе и напишу стихотворение. Так бы поступил гений, правильно?

Он уселся на табурет, устало смотря, как Марсель катается в мусоре.

— Мне хочется спать, но спать нельзя. Если я пойду спать, то проснусь собой старым. Понимаешь меня?

— Понимаю, — отозвался я, замерев с тряпкой. Хотелось вместе с улицей Комсомола провалиться под землю от стыда.

— Пойду все же немного посплю, — сказал Костя. — Но сперва приму ванну.

Костя включил воду, но через пару минут я услышал храп, доносившийся из его комнаты.

* * *

Наутро мне все-таки полегчало, и я решился поехать на Петроградскую сторону. Лида наверняка поможет быстрее встать на ноги, да и через знакомство с детьми лучше пройти в полусне и полубреду, чтобы опыт не вышел таким травмирующим.

Я поехал с Выборгской стороны на трамвае. Он качал меня, как на волнах. Я думал о том, что трамвай везет меня в тихую семейную жизнь, из которой возврата нет. Эта мысль хотя и плавала в раскисшем безвольном мозгу, была не особо приятной.

Лида встречала меня в дверях — она выглядела в точности так, как я представлял во время телефонного разговора. Червячки-губки, какая-то пыль в складках лица, как у тщательно вылепленных, но неухоженных памятников. И драный семейный халат, и леггинсы, не хватало только бигудей, и будет готовый типаж уставшей жены из сериала на дециметровом канале. Я осторожно осматривался в поисках пары детей.

И вдруг заметил движение в темноте комнаты. Из глубины на меня побежал маленький человечек в красных колготках, и в голове мгновенно воскрес крымский цирк лилипутов со всеми звуками, запахами и смехом, этот жуткий старообразный малыш-импресарио, поломавший мне психику навсегда. Невольно я сделал шаг назад, наступив Лиде на ногу.

Это был ребенок номер один, Никита. Крупный, пузатый, стрижка-горшок и улыбка проныры. Он сунул мне руку, и я с преувеличенной важностью сжал ее. Затем выполз второй, бледный, бескровный, большеголовый. Это был Дима. Он тоже подал мне руку, хотя и было заметно, что ему непонятен и интуитивно неприятен этот древний ритуал рукопожатия у мужчин. Лица у них были очень похожими, одинаковой формы, одинаковые стрижки на головах, но язык бы не повернулся назвать их близнецами.

— Какие они крошечные, — сказал я, а Никита тем временем вырвал из моих рук пакет с логотипом «Макдоналдса».

— Что нужно сказать, дети? — сказала Лида тихим усталым голосом, но дети и не думали реагировать. Они принялись за дележку еды. Никите достался бигмак, Диме — картошка фри. Он сел напротив нее и осторожно вытянул самую длинную.

— В какой церкви тебя крестили? — спросил Никита с кусками хлеба и мяса во рту.

Я поглядел на Лиду. Она покачала головой и прислонилась к стене так, как будто от нее разом ушли все силы.

— Он всегда, как от деда вернется, еще месяц такой. Зомбирует он его своим православием, что ли. Можешь сказать: не помню.

— Не помню, — сказал я.

Но Никита уже забыл о вопросе, он вел разрушительную борьбу с бигмаком. Как в окне стиралки, во рту был виден круговорот мяса, хлеба и овощей.

Я сел за стол с горячей чашкой «фервекса» и тут заметил, что Дима стоит возле меня с выражением пса, желающего почесываний. Может быть, это было опасно, раз я болел, но Лида не возражала, и я посадил его на колени. Дима обстоятельно стал расспрашивать меня о динозаврах — так, как будто я только вернулся со встречи с велоцираптором или как минимум написал о них подробнейший труд. Я сказал, что, может быть, динозавры существуют и по сию пору. Марианская впадина исследована на один процент, кто знает, что населяет ее глубины. А в Турции из проломов в земле вырываются клубы пламени. Никто не спускался туда. И, наверное, не стоит.

— В какой церкви тебя крестили? — опять уточнил Никита, надвинувшись на меня с растопыренными веером пальцами, жирными от еды. Я заметил, что у него уже очень крепкие, почти мужские руки.

— Меня крестили в церкви Иоанна Крестителя в Коломенском. В ней крестили еще Ивана Грозного! — вспомнил я и неожиданно для себя подхватил этого малыша под мышками и принялся подбрасывать к потолку.

Никита визжал и смеялся, отталкиваясь от потолка жирными бигмаковскими ручонками. Лида со смешанным выражением на лице, отражавшим одновременно муку (пятна на потолке) и умиление (я поладил с детьми), наблюдала за этой сценой.

— Как тебе там, на потолке?

— На потолок! — кричал Никита, тыча пальцем вверх.

Я подбрасывал его к потолку снова и снова, пока не почувствовал в боку резкую боль.