Читать книгу - "Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37 - Татьяна Соломатина"

– Вы говорите по-английски?

Хачатурян ответил:

– Немного.

– Как и все мы, – сказал Хемингуэй».

В ординаторскую зашёл Родин и шлёпнулся на диванчик.

– О чём задумались, Татьяна Георгиевна?

– Да так. Ни о чём.

Мальцева тряхнула головой и приобрела осмысленное выражение лица. По крайней мере, постаралась таковое приобрести. Настроения для беседы не было.

– А я никогда не думаю ни о чём. Я или думаю о чём-то конкретном или тупо перегоняю через себя цитаты. «Жена Хемингуэя спросила: – Как вам далось английское произношение? – Хачатурян ответил: – У меня приличный слух». Хм! – заведующий патологией тряхнул рыжей головой. – С чего бы это вдруг я? В голове просто всплыло. Из «Записных книжек» Довлатова. Очень остроумно, да? Очень остроумно, что Довлатов не написал «скромно ответил Хачатурян». Какая дурь в голову лезет, когда у меня тут… Да. Когда сюда уже едет подписанная вами госпитализация. И не на дородовую подготовку, а уже со схватками. Как бы мне этих дураков спровадить поприличнее? О чём они думали, когда всё это затевали? И главное – чем? Чем они думали?!

Татьяна Георгиевна пожала плечами:

– Это ваши клиенты, Сергей Станиславович.

– Мои, – тяжело вздохнув, согласился Родин. – Как говорила моя бывшая жена – одна из моих бывших жён! – жизнерадостно уточнил сияющий рыжий колобок, – «Что моё – то моё, что твоё – тоже моё. Особенно после развода!» Я же, знаете ли, трижды уже был женат!

Татьяна Георгиевна состроила приличествующее случаю уважительное лицо. Ну, как она полагала – приличествующее. Поскольку Сергей Станиславович сам не без иронии распространялся о своей семейной истории, то и она не против болтовни в подобном ключе. Раз уж вовсе избежать не получится.

– Трижды! О, боже мой! – покачал головой Родин, удивляясь сам себе. – Первый раз я женился сразу после выпускного вечера. Да. Сразу же после получения аттестата зрелости. Можете себе представить? Был влюблён страстно, пылко, жизни без неё не мыслил, с ума сходил!

– В одноклассницу?

– В кого же ещё! В кого же ещё можно быть пылко влюблённым в семнадцать лет? Не, влюблён-то был с пятнадцати. И она в меня. В школе-то особо нет выбора. Гормон бьёт по голове, а мы замкнуты в ограниченном кругу лиц, нам кажется, что времени не осталось вовсе, и это «хочу жениться!» было сродни истерическому воплю одного из моих отпрысков: «Хочу айфон!», но мои родители, в отличие от меня…

В ординаторскую вошёл Александр Вячеславович Денисов, врач-интерн, двадцати пяти лет от роду, весьма привлекательный форматный молодой человек, имеющий отменное общее образование и подающий узкоспециальные профессиональные надежды. Татьяна Георгиевна имела неосторожность с ним переспать после вечеринки в честь двадцать третьего февраля. Он ей нравился, разумеется. Иначе бы она никогда не оказалась с ним в койке. Нравился настолько, что она даже позволила себе немного в него влюбиться. Совсем чуть-чуть. Чтобы не слишком пугаться своего возраста. Чтобы проверить – способна ли она ещё на всякие романтические глупости, или уже всё – привет, сплошное благоразумие и череда резонов. И что из этого вышло? Пока ничего хорошего. Пока что молодой человек предложил ей руку и сердце, а она его подвергла практически публичному осмеянию, которое он, впрочем, выдержал с молчаливым благородством истинного стоика[3]. Он и сейчас был совершенно спокоен, доброжелателен, улыбчив и, признаться честно, невероятно очарователен в небесно-голубой пижаме, восхитительно сидевшей – а далеко не на каждой фигуре восхитительно сидят обыкновенные мешковатые курточка и штаны – на его великолепном торсе и так удачно оттенявшей его тёмно-русые густые волосы.

«Или он хорош – или фаза цикла подходящая. Или и то, и другое», – подумала Татьяна Георгиевна. Как себя с ним вести, она ещё не придумала. Как и прежде, что называется, «в рабочем порядке», минус его глупые фантазии, которые она, признаться, сама спровоцировала.

– Входите, юноша, входите! Добрый вечер! – поприветствовал его Сергей Станиславович. – Хотя какой вы, к чертям собачьим, юноша?! В вашем возрасте у меня уже было двое деток от разных женщин. Молодец, что не торопитесь, хотя я ни о чём не жалею! Самое главное условие счастливой жизни – ни о чём не жалеть! Точнее – не сожалеть. Вот посмотрите на животных – они начисто лишены сожалений – и любой шелудивый пёс куда счастливей нас, венца творения. Якобы венца творения. Якобы!.. Мне вот интересно, кто это нам объявил, что мы – венец? Мы сами? Тогда это необъективно.

– Добрый вечер, Сергей Станиславович.

Интерн присел на диван к Родину и уставился на Татьяну Георгиевну, сидевшую за столом прямо напротив них.

– Так вот, Татьяна Георгиевна, – продолжил развивать прерванную тему новый заведующий патологией, – мои родители, в отличие от меня, не показали сыну фигу в ответ на его истерическое «хочу!», а оплатили обручальные кольца, платье, костюм и ресторан. Так что в семнадцать лет я обременил себя узами, которые, впрочем, успешно сбросил ровно через полгода. Вы хотите спросить меня – почему?

Родин вскочил с диванчика и стал прохаживаться взад-вперёд по ординаторской.

– А вот почему! – театрально воскликнул он и, состроив отвратительную гримасу, изобразил пантомиму.

– Обезьяна наносит макияж! – рассмеялся Александр Вячеславович.

– Не обезьяна. Увы, не обезьяна! А моя дорогая супруга, в которую я был до гроба влюблён целых два года! Но это ещё не всё! Вот так она пила чай!.. А вот так вот надевала поданное ей пальто!.. Так шла по улице!..

Все ремарки заведующий отделением патологии сопровождал короткими, но очень точными и ёмкими движениями.

– Вы удивительно талантливы, Сергей Станиславович, – с искренним восхищением прокомментировала его захватывающие ужимки Мальцева.

– Я пять лет проучился в театральном училище, – сказал Родин: – Что правда, на актёрском отделении – только два года. И ещё три – на сценарном. Разочаровался и в лицедействе, и в написании подробных инструкций для марионеток. И потом поступил в медицинский. Но вернёмся к моей первой жене. Благодаря ей я быстро повзрослел. Я стал раздражителен, как взрослый, в свои смешные семнадцать, сменившиеся не менее смешными восемнадцатью. Я реально ощущал себя Каинаном, который вот уже почти тысячу лет слушает, как сёрбает чай его Сара, или как там звали всех этих бытийных баб? Ведь в Бытии, что характерно, указаны только мужики. Вы читали Бытие, Александр Вячеславович?

Татьяна Георгиевна с интересом глянула на интерна.

– По рождении Малелеила, Каинан жил восемьсот сорок лет и родил сынов и дочерей. Всех же дней Каинана было девятьсот десять лет; и он умер.[4]