Читать книгу - "Полкоролевства - Лора Сегал"

Ида это замечает:

— К покупателю ты в таком виде не выйдешь, а для матери сойдет?

— Мама, я бросила магазин в разгар рабочего дня, чтобы за тобой приехать.

— В следующий раз буду знать: мне лучше лечь в больницу, чем сидеть в своей квартире, где даже окна нет, так что нельзя посмотреть, что происходит на улице, пока я дожидаюсь, когда ты догадаешься меня навестить.

— Мама, я тебя навещаю, — говорит Марта.

— И тут же хватаешь телефон, — говорит Ида, — и начинаешь названивать друзьям, что не так уж и плохо, ведь как иначе я могу узнать, что у тебя происходит, — только подслушав твои разговоры с другими.

— Звонила я сейчас своему помощнику, а происходит то, что я не успела запаковать для доставки три десятка заказов и не отправила их на почту, и теперь мне придется все это отложить до утра, а значит, они придут к заказчикам с задержкой.

— Ну да, а я тем временем буду сидеть в своей квартире и ждать, пока ты позвонишь и поговоришь со мной.

— Все наши разговоры об одном и том же: я тебе не звоню и не прихожу. Мама, почему бы мне не позвонить Польди? Она неважно себя чувствует и хочет с тобой повидаться. — Марта смеется: — Мама, ты смотришь в безумный ящик…

«Смотреть в безумный ящик», Ins Narrenkastl schauen^[32] — так, по словам Иды, это называла ее мать: реальный предмет перед твоими глазами заслоняется более сильным воображаемым образом. Ида неотрывно смотрит на туфлю, которую держит в руках, но не надевает. В безумном ящике она видит, как они с Польди проходят мимо дома мисс Маргейт и Польди поднимается на первую ступеньку, загораживая вход.

— Позвони Польди, — шипит Ида. — Скажи ей, если она придет, я ее вышвырну.

— Ладно, мама. Куда они положили твой жакет? На тебе был жакет?

Когда Марта выходит из спальни, куда убирала одежду матери, взгляд ее падает на открытый альбом с фотографиями на столе — альбом этот путешествовал с Идой из Пресбурга в Доминиканскую Республику, а потом в Нью-Йорк.

— Вот твой отец со своими гитлеровскими усиками, — говорит Ида.

— Прости, мама, мне надо идти.

— Лето тридцать пятого, еще до того, как закрыли купальни. Juden ist der Eintritt Verboten^[33]. Мы ходили туда каждое воскресенье и проводили там весь день. Выстраивались в линию и ныряли в бассейн, а Кари вечно кривлялся. Польди, она самая стройная, а самая красивая была Берта. А этот коротышка — твой отец. Дядя Иго. Максл, Терри. Видишь, я на обороте написала все имена. Когда я умру, кто их вспомнит?

— Мама, мне надо закрыть магазин.

— Иди, закрывай. Иди, запирай. Иди уже, иди, иди.

Деб и Ширли

Доктор Мириам Хаддад подошла к Центру престарелых. Она заглядывает в палату Самсона Горвица, видит, что у брата сидят две сестры, и отходит. Задерживается у сестринского поста, читает информацию о пациенте. В Гленшорской больнице записали сведения, найденные в промокшем бумажнике Самсона: Колумбус (шт. Огайо), адрес, жизнь в цифрах — номер социального страхования, дата рождения 03.08.28, номер телефона, номера телефона сестер, живущих в Нью-Йорке. Доктор просматривает анкету: образование — Университет Огайо, ближайшие родственники — сын (?) в деле (!), род занятий — управляющий (?) «дренажной» (?!) фабрикой. В конце интерн написал: односторонний паралич лица (?) делает речь пациента затрудненной / невозможной для понимания. Не исключено спутанное сознание / слабоумие (?).

Ширли читает Деборе статью «Какая городская больница доводит стариков до безумия?».

— Это шутка?

— Послушай, — отвечает Ширли.