Читать книгу - "Человек под маской дьявола - Вера Юдина"

Я посмотрела на Генриха. Он продолжал смотреть на меня таким же нежным взглядом, с тоскою и любовью. Я не выдержала, отвернулась и бестолково уставилась в окно. Больше я не плакала. Слезы высохли сами. Дальше мы ехали молча.

В Берлине мы разместились на окраине города, в красивом особняке Генриха, принадлежавшем его семье еще до войны. В доме служили только немцы, все они были истинными нацистами, и мне первое время не хватало того домашнего уюта, что царил в нашем доме в Варшаве. Я часто грустила, вспоминая, как мы с Евой пекли пироги, или украшали дом к Рождеству. Как весело проводили время, пока Генрих был на работе. Сердце протяжно ныло, и тянуло неприятной болью. Там, в Варшаве, среди своих обреченных друзей, я была своей, изгнанницей, отшельницей, одинокой узницей, такой же как они. А здесь, в чужом городе в чужом доме, мне приходилось играть роль надменной хозяйки. Служащие ждали моих распоряжений, и часто разочарованно кивали головами, когда я не знала как себя вести.

На Януша они все смотри презрительно, но предпочитали молчать. Их пугали даже его пальцы. Они каждый раз дергались и шарахались в сторону, когда видели как он что-то делает изуродованной рукой. Но несмотря ни на что, я за него не волновалась. Его положение в доме осталось прежним: он ел и спал в своей маленькой комнатушке, расположенной в помещении прежде служившим чуланом. Днем занимался с Александром. И передвигался по дому тихо, словно призрак. Только однажды Ханна, наша экономка, не скрывая своего отвращения поинтересовалась у Генриха:

— Неужели вы не в состоянии найти для мальчика другого учителя, чистой расы?

На что Генрих ответил:

— В Варшаве, моя невеста и мальчик привязались к этому субъекту, я не могу так открыто наплевать на их чувства.

Ханна успокоилась, немцы всегда были хорошими семьянинами, она знала это. Больше она не спрашивала, хотя изредка бросала гневные взгляды на Януша, не скрывая своего презрения и отвращения, при возможности не упуская случая оскорбить его грубым словом. Надо отдать должно терпению и воспитанию Януша, он никак не реагировал на ее злобные нападки. И лишь печально улыбался в душе прощая ее невежество.

Дни шли. Поражение Германии, несмотря на оптимистические прогнозы, было не за горами. Это чувствовалось во всем, в настроениях старшего офицерского состава, в их ужесточенных мерах в отношении евреев, советских военнопленных и даже своих же соотечественников, подозреваемых в антигитлеровском настроении. Не имея возможности обрушивать ярость на противника, ярость обрушилась в замкнутом кольце страны. Шли аресты, погромы и разбирательства. Предателей видели в каждом.

Войска, сражающиеся за Великую Германию на чужих землях, уже не думали о своих идеях и не наступали, могущественная, бесстрашная, великая и непобедимая немецкая армия, стараясь удерживать оборону на уже завоеванных территориях, начала свое позорное отступление.

В один из пасмурных вечеров, едва начали сгущаться сумерки, я с книгой уединилась в библиотеке, спрятавшись от шумной компании сослуживцев и единомышленников Генриха. В те времена выбор книг в Германии, на мой вкус был скуден, немцы уничтожили огромное количество книг, которые не соответствовали их интересам и взглядам на жизнь. Мне удалось найти книгу неизвестного немецкого автора, и удобно устроившись в мягких объятиях дивана, я погрузилась в чтение. Из приоткрытого окна дул легкий ветерок, загоняя в комнату свежий осенний ветер. Становилось легче дышать. Я полностью отдалась во власть романтики и великолепия старой Германии.

Из соседней комнаты доносились приглушенные голоса, приправленные редкими смешками. Заиграл рояль, и голоса стали громче, видимо кто-то открыл в гостиной окно. Я прислушалась, и с первых нот узнала мелодию, это был торжественный, известный мне и любимый Венский Вальс. Я прикрыла глаза, наслаждаясь звуками музыки. Раздался громкий смех.

— Ты, Клаус романтик. — воскликнул незнакомый голос. — Чья это была идея? Никто уже и не помнит, но как они дрожали, когда слышали эти звуки. Как знамение.

Я насторожилась. Отложила книгу и подошла к окну.

— Убогие создания. У них даже не хватило мужества сражаться с нами. Забились как крысы в свои углы и только стенали о милости. Тьфу. Мерзко. Разве заслуживают подобные твари жить на белом свете? Скажите мне?

Музыка продолжала играть. Я не слышала голоса Генриха. Дискуссия продолжалась.

— А эти русские? Вы видели, как они ведут свое хозяйство? Словно свиньи? Я от отвращения едва мог заставить себя выходить на их грязные улицы. Страна жалких и убогих варваров. Думаете, они осмелятся сунуться на Берлин? Это ведь все хитрый маневр, их товарища Сталина. Пыль в глаза.

Снова раздался громкий, одобрительный смех. Генрих продолжал хранить молчание. Я точно знала, что он находится в той комнате, но ни одним своим словом он не выдал своего присутствия.

— А я предлагаю устроить показательную казнь. Решить судьбу нескольких последователей большевизма, тогда их собратья оставят пустые попытки бороться за свои права. Разве могут их примитивные игрушки сравниться с мощью нашей армии.

Гости воодушевленно загудели вступая в общую дискуссию. Генрих продолжал хранить молчание. И вдруг один резкий голос прервал воцарившийся в гостиной шум.

— Ходят слухи, господин генерал, что вы привезли из России трофей? Пленную русскую? — проскрипел омерзительный мужской голос.

В воздухе повисла напряженная тишина, другие голоса стихли, и резко замолчал рояль. Повисла пугающая тишина. Мягкая штора, еще мгновение бившаяся в легком волнении, неожиданно опустилась, казалось, что даже ветер стих, и замолчали птицы. Я вцепилась пальцами в оконную раму, и задрожала в предчувствии надвигающейся беды. Тишина пугала и настораживала. Я ждала.

— Все это, господа, домысли и сплетни. — прокашлявшись заговорил Генрих. — Моя гостья, проживающая в данное время в этом доме, вовсе не военнопленная, она моя невеста. Да ее родители родом из России, но из России Царской. Они эмигранты, и Анна рождена на немецкой земле — немкой. Она так же как и я верит в победу Великой Германии.

— Когда же свадьба?

— Скоро. — ответил Генрих.

Послышались громкие поздравления, похлопывания и напутствия, и вновь тот же мерзкий голос вмешался в общее оживление:

— Вот и славно, господин генерал, а то я уж было подумал, как могла русская душа променять папу Сталина на Гитлеровского сына. — в голосе говорившего сквозила неприкрытая лестью агрессия.

Вновь раздался громкий смех. Я не в силах была более выносить этого и со стуком закрыла окно. Меня всегда поражала жестокость этих людей, как легко они говорили о таких вещах, о которых нормальный человек даже думать без содрогания не мог.

«Венский Вальс» — крутилось у меня в голове, под его мелодию, моя бабушка впервые танцевала с дедушкой, а теперь под волшебные мелодии ускользающей истории, людей сгоняют на смерть. И как легко они обсуждают свои «подвиги». Это было страшно.