Читать книгу - "Выход А - Евгения Батурина"

Исаич был бодр, энергичен и болтлив. Летал по Нехорошей квартире и из-за ее размеров считал, что он теперь птица вольная. Ночевал, однако, в клетке, и перед сном почему-то говорил нам «бонжур-р!».

Кузя тоже повеселел. Про Вениамина больше не спрашивал, начал ходить в «Бурато» и каждый день возвращался оттуда радостный и говорливый, как Исаич. В первый же вечер сообщил:

– У меня теперь есть лучший друг!

Я хотела было позанудствовать и объяснить ребенку, что одного дня маловато для построения прочных отношений, основанных на доверии и уважении, но вместо этого спросила, как зовут друга.

– Таня, – пожал плечами Кузя, как будто других имен у друзей и быть не может.

– Ого, да это девочка! – удивилась я.

– Ты очень догадливая, – сказал ребенок. – А мы сегодня нашли Танин рюкзак. Она его где-то забыла и расстроилась. А я пошел к администратору и спросил, не видел ли кто рюкзак с лисой. И выяснилось, что мальчик Олег его забрал и закрыл в своем шкафчике, потому что перепутал. Хотя Олегов рюкзак был совсем не с лисой, а с таксой. Я поговорил с Олегом и попросил его отдать Тане рюкзак, и он отдал.

Я слушала эту потрясающую историю и с трудом узнавала своего ребенка. Кузя пошел к администратору, а потом еще и к Олегу, проявил недюжинную коммуникабельность, как в лучших резюме! Обычно мы с ним оба старались избегать лишних контактов и даже в детском магазине одинаково стеснялись позвать консультанта и спросить, где же у них стоят чертовы лего с супергероями. А тут – такая активность. Видимо, друг Таня хорошо действует на Кузю.

На маму прекрасно действовала работа в институте. Она ездила туда из Белогорска на машине, выезжала в шесть утра, стояла в пробках, но не жаловалась, а, наоборот, выглядела счастливее с каждым днем. Я вспомнила, что и раньше видела ее такой – давно, в Питере, когда она работала там, а мы с бабушкой приезжали ее навестить.

Жозефина Геннадьевна Козлюк обживала квартиру на Шаболовке и купила себе серебристый велосипед с кучей нарядных хромированных деталей. Правда, ездить на нем пока не отваживалась, но называла его «моя блестящая перспектива».

Даже у меня дела временно пошли на лад. Я, правда, боялась сама себе в этом признаться, но тихо, шепотом, когда никто не видел, а боженька не слышал, радовалась.

Во-первых, журнал «Жизнь прекрасна» позвонил мне еще раз и сказал, что готов увеличить зарплату, если меня смущает сумма и это мешает мне принять решение. Мне мешали принять решение больные дети и попугаи, но на повышение я с достоинством согласилась. И заодно на волне успеха и наглости выпросила себе один дополнительный выходной в неделю – чтобы оставалось время на фриланс.

Во-вторых, я неожиданно прославилась в интернете. Когда Исаич выздоровел, я написала про него пост в фейсбук. Просто так, чтобы снять стресс и зафиксировать некоторые этапы семейной истории. Пост набрал почти двадцать тысяч лайков, его опубликовали несколько известных блогеров, и к концу недели количество моих подписчиков возросло почти в десять раз. Тогда я написала еще один пост – по мотивам истории с Вениамином. Назывался «Папы Шредингера» – об отцах, которые вроде бы есть, а вроде и нет. Папы получили меньше лайков, но прорву перепостов и комментариев – в основном от мам, оказавшихся в той же ситуации, что и я. Внезапно обо мне вспомнило несколько женских журналов и сайтов. Один попросил колонку об отношениях, другой – эссе о детях, третий – раз в месяц делать интервью и переводить статьи о звездах. Были, конечно, предложения в стиле «а напишите нам то же, что и про попугая, только про эпиляцию», но от таких я наконец-то могла с чистым сердцем и без раздумий отказываться.

Третьей радостью стала Майка, которая тоже прочитала мои посты. Мне казалось, они получились веселыми, легкими и изящными. Но Майка позвонила мне по скайпу испуганная и с ходу начала причитать:

– Бедный Козлик, ты как? Все плохо? Чем тебе помочь?

Я сначала тоже испугалась и начала оглядываться – где там стадо несчастных козликов, напрасно блеющих «волки!»?

– Столько тоски в твоих постах, столько грусти, – продолжала Майка. – Милый, милый Козлик, прости, что я тебя бросила!

– Как же я рада тебя слышать, – повторяла я, как Катя Тихомирова в финальной сцене «Москва слезам не верит». – Ты не отвечала на письма, и я думала – все…

– Я просто расстроилась, что ты не приедешь, – оправдывалась Майка. – Это же моя вторая и самая классная свадьба, а тебя на ней не будет!

– Третья, – засмеялась я. – Третья свадьба. Ты забыла Нурлана.

На втором курсе журфака Майка тайно, поспешно и по большой любви вышла замуж за парня, с которым познакомилась в студенческой поликлинике. Нурлан нелегально жил у нас в комнате два месяца, потому что в его общежитии охрана была более строгая и неприступная. Молодожены отделились занавеской и начали выяснять отношения. Выяснили довольно быстро, муж съехал обратно в свое общежитие, а штамп о браке с Султановым Нурланом Ерлановичем остался в Майкином паспорте. Перед Новым годом она подошла ко мне в ужасе:

– Завтра еду к родителям на каникулы. Они найдут этот чертов штамп и убьют меня!

– У вас что, паспорт дома проверяют при входе в квартиру? – шептала я. Лисицкая активно недолюбливала Нурлана, поэтому к беседе допущена не была.

– Папа поедет на вокзал брать мне обратный билет. Откроет паспорт и… – У Майки даже зрачки расширились от ужаса.

Ночью мы совершали преступление. Взяли Майкин, советский еще, паспорт, аккуратно отогнули скрепки, вытащили страницы с семейным положением и обменяли их на страницы из моего паспорта – тогда чистые и незамужние.

– И почему я так боялась папу? – с горечью спрашивала уже сегодняшняя Майка с экрана моего компьютера. – Вот дурочка.

– Дядя Слава был строгий. Хоть и добрый.

Мы помолчали, потом проговорили часа полтора. Майка рассказывала о Марко, о его большой семье, о том, как они всей компанией по воскресеньям ходят в ресторан и едят флорентийский бифштекс, и пробуют блюда друг у друга с тарелки, и совершенно не в состоянии произнести ее простую фамилию – Шишкина.

– Я всегда говорила, что хочу итальянскую семью. Но не думала, что все сбудется так дословно.

– Я тоже писала тексты про шестидесятников, но не думала, что у меня будет собственный попугай-диссидент, – засмеялась я. И попросила: – Покажи мне свое платье!

Прощаясь, Майка сказала:

– Козлик, не грусти. Жизнь наладится. Когда-нибудь мы над всем этим посмеемся, вот увидишь.

Пока мне хотелось плакать – от нежности и благодарности моей подруге Майке, которая чудесно выглядела в своем белом платье, но все равно думала о других.