Читать книгу - "Вино одиночества - Ирен Немировски"

— Териоки горит, — равнодушно говорили они и возвращались в дом, отряхивая с плеч снег.

Из гостиной доносились звуки маленького черного пианино, на котором играла хрупкая чахоточного вида девушка, высокая, с отрешенным взглядом и льняными волосами. Целыми днями напролет она неподвижно сидела на террасе, закутанная в меховую накидку. А с наступлением вечера, точно летящая на приманку ночная птица, напуганная огнями, она, не останавливаясь и не отвечая на дружелюбные вопросы, перебегала гостиную, садилась на маленький, обитый зеленым бархатом табурет и с пылающими от вечерней лихорадки щеками беспрерывно играла, переходя с ноктюрна Шопена на рондо Генделя, а потом на Тарарабумбию[13].

Девушки учили Элен шить и вышивать. Она чувствовала себя умиротворенной и счастливой, вновь обретая здоровье и бодрость; благодаря снегу, ветру, долгим пробежкам по лесу ее лицо порозовело и посвежело; проходя мимо зеркала, она украдкой, с застенчивой улыбкой бросала взгляд на свое отражение.

— Эта малышка меняется на глазах! — говорили женщины, с нежностью глядя на нее. — Удивительно, какое у нее теперь здоровое личико!

Больше всего Элен нравилось проводить время в компании мудрых матрон, которые, поджав губы, слушали истории баронессы Леннарт, толковали о своих детях, обменивались рецептами варенья; склонившись под лампой, они вырезали маленькими позолоченными ножницами тонкие узоры на полотняных лоскутках. Вдалеке пылал растущий огонь пожара...

Субботними вечерами они ездили в деревню смотреть на танцы красногвардейцев[14]и прислуги. Они бочком забирались в крестьянские сани, застеленные мехом и бараньими шкурами, потому как сидеть всем вместе в них было тесно, и ехали, при каждом толчке наваливаясь друг на друга.

Мадам Рейс оставалась дома с малышами, однако ее муж ни за что на свете не пропустил бы местный «бал». Он брал с собой старшего сына, но поручал его госпоже Хаас, а сам устраивался в санях возле Элен. Улыбаясь, он пытался в темноте взять ее за руку, тихонько снимал варежку из толстой грубой шерсти и сжимал ее тонкие, чуть дрожащие пальцы. Элен с колотящимся сердцем смотрела ему в глаза; его лицо было освещено лунным светом и коптящим, дрожащим огнем фонаря, висевшего на перегородке саней. На трепещущих, по-женски чувственных губах Фреда читались ирония и нежность; его шапка покрывалась кристалликами сверкающих твердых снежинок. От усталости Элен закрывала глаза; она бегала и играла в снегу целыми днями напролет. Когда не было санок, они со всей силы толкали с вершины холма распряженные сани, которые непременно задевали занесенный снегом камень и, перевернувшись, оказывались в глубокой, заросшей колючим кустарником рытвине, в мягком густом снегу... Элен вновь обрела мальчишеские замашки, страсть к опасным играм и хулиганству.

Субботние балы проходили на гумне, где сквозь щели между досками потолка, как в рождественских яслях, виднелось черное небо, слабо освещенное мерцающими звездами. Оркестранты с барабанами и трубами усаживались верхом на лавки; мужчины танцевали, задрав вверх стволы заряженных ружей; широкие тесаки с плоскими лезвиями, насаженными на рукоятки из оленьих копыт, для охоты на медведя, раскачивались на их поясах; они топали сапогами по дощатому полу, и из-под него от сена, которое хранили в подвале, поднималось ароматное облако. На девушках были красные передники, и, всячески подчеркивая свою преданность красным, они вплетали в русые волосы алые ленты, а под задирающимися в танце платьями можно было разглядеть нижние юбки красного цвета.

Иногда дверь раскрывалась, и по комнате проносилась волна ледяного воздуха. Через порог виднелись посеребренные луной ели; они стояли прямо, неподвижно, и каждая замерзшая, твердая ветка сверкала в ночи, словно стальная. Печка урчала; в нее заталкивали свежие, заснеженные поленья. В комнате было дымно и душно; от широкополых пальто и меховых шапок танцующих шел пар. Свесив ноги, Элен сидела на деревянном столе; Фред Рейс стоял рядом, крепко сжимая ее щиколотку. Элен было отодвинулась, но прямо за ней, полулежа на столе, целовалась парочка. Она снова придвинулась к Фреду, молча наслаждаясь душевным спокойствием, обжигающим жаром его тела и его прикосновениями. Впервые в жизни она кокетливо улыбалась, подставляя Фреду свою матовую, гладкую и румяную от молодой горячей крови щеку, смеялась, показывая сверкающие белизной зубы, намеренно свешивала со стола свою маленькую смуглую руку, чтобы Фред прижал ее к себе. Керосиновые лампы под потолком начинали медленно раскачиваться с началом танца, похожего на бурре, но вскоре переходящего в какой-то безумный вихрь, от которого скрипели и стонали половицы. Элен, бледная, сжав губы, подпрыгивая и крутясь в объятиях Рейса, чувствовала сладкое головокружение. Вокруг нее мелькали ленты, и длинные косы девушек, как кнуты, хлестали по щекам танцующих, когда пары натыкались друг на друга.

Натанцевавшись и напившись контрабандного спирта, мужчины принимались стрелять в потолок из своих маузеров. Стоя на столе, обеими руками опираясь на Рейса, Элен наблюдала за этой игрой, вдыхая уже знакомый ей запах пороха и не замечая, как от возбуждения она впивалась ногтями ему в спину. Старший сын Рейса, с коротко остриженной, точно весенний газон, головой, в выглядывающей из-под распахнутого пальто хлопковой рубашке, радостно скакал на одном месте. Когда патроны заканчивались, начинались драки.

Фред с горечью сказал:

— Ну, пора домой. Что скажет моя жена? Уж почти полночь, скорее же...

Они вышли на улицу, где, нюхая замерзшую землю и встряхивая заснеженными головами, их ждали лошади; от трясущихся на шеях колокольчиков по лесу и замерзшей реке проносился мягкий, загадочный звон. Лошади бежали в гору; покачиваясь в санях, Элен и Рейс дремали. Щеки Элен горели, веки закрывались от бессонной ночи, усталости и дыма; глаза лениво искали восходящую в зимнем небе розовую луну.