Читать книгу - "Мобберы - Александр Рыжов"

Рита сделала шаг и закрыла глаза, уже представляя, как летит в бездну, к гадюкам, которые только и ждут, чтобы впиться в неё ядовитыми зубами. Подошва обречённо опустилась, но не провалилась в пустоту, а упёрлась в земную твердь. Рита постояла, пробуя твердь на прочность, потом открыла глаза. Что за притча? Её нога попирала высунувшуюся из чёрной воронки гадюку, однако под каблуком не чувствовалось никакого шевеления. Да и стоять было удобно – как на обыкновенном асфальте.

Рита опасливо нагнулась и поразилась ещё больше. Под ней в самом деле был асфальт, без каких-либо аномалий. То, что она приняла за кишащую змеями пропасть, оказалось всего-навсего рисунком – превосходно выполненной сочными красками картиной. Всё ещё не веря глазам, Рита потрогала неподвижную гадюку (а ведь поклялась бы, что она шевелится!), провела рукой по нарисованной пропасти. Бесподобно!

– Не бойся, – сказал сзади Вышата. – Это такое новое увлечение. Как буккросс, как флэшмоб… Называется три-дэ.

– Как?

– Три-дэ-рисунки на асфальте. Потеха в том, чтобы изобразить объект настолько натурально, что создаётся абсолютная иллюзия реальности. Обычно рисуют в самых неподходящих местах обрывы, водоёмы, всяких тварей…

Рита присмотрелась и разглядела на вырисованном куске гранита, выглядывавшем из края провала, крохотные буквы: «Julian Beever – forever!»

– Джулиан Бивер?

– Это их гуру. Он считается непревзойдённым мастером три-дэ-живописи. Асфальтовый Рафаэль. Или Леонардо.

– Откуда ты знаешь?

– В Интернете выцепил. Там рисунки выложены – умереть не встать!

Рита глядела на пропасть, на змеюк, а в голове колотилась невнятная пока идея.

– А у нас в Питере много таких рисовальщиков?

– Трудно сказать, – ответил Вышата. – Никто не считал. Но картинки мне раза два уже попадались.

– Где?

– Не помню. На Петроградке, кажется.

– Пошли! – Рита схватила его за руку. – Надо спешить.

– Куда? В Пассаж не опоздаем.

– В Пассаж мы не едем. Едем к моему отцу.

Когда Рита без стука и предупреждения ворвалась в кабинет Семёнова, майор не удивился. Попыхивая сигариллой, он сидел на подоконнике и был настроен как древнегреческий стоик, для которого не существует вещей, могущих поколебать его безмятежность. Окно было растворено настежь, занавески колыхались.

– Только не говори, что ты опять во что-нибудь вляпалась, – сказал майор дочке и неодобрительно посмотрел на Вышату.

– Если и вляпалась, то удачно, – выкрутилась Рита. – Зато на меня снизошло озарение.

– Правда? – майор докурил и слез с подоконника.

– Покажи мне ещё раз фотографии с места аварии на Кронверкском.

– Изволь, – Семёнов открыл сейф, пошерудил в бумагах, нашёл фотографии.

Рита перетасовала их, как карты в колоде, отложила нужную.

– Здесь очень хорошо видно… Помнишь, я заметила грязь возле машины Калитвинцева? Это не грязь, это краска!

– Краска? Какая краска?

– По-видимому, неважнецкая, раз её смыло дождём. Только пятна остались.

– О чём ты говоришь?

Рита рассказала ему о рисунке, виденном на Васильевском острове.

– Теперь представь, что такой же или похожий рисунок был сделан у подъезда Калитвинцева. Наш искусствовед въезжает во двор и вдруг видит перед собой яму, а в ней какого-нибудь дракона… Что он сделал? Учти, что раздумывать было некогда. Даже если ты не веришь в драконов, всё равно сработает инстинкт. Он повернул руль и врезался в дом.

Неожиданная версия огорошила Семёнова. Он отобрал у Риты фотографию.

– Кхм! Ты фантазёрка…

– Докажи, что я не права!

– Если был рисунок, куда он делся, когда приехала полиция?

– Ты глухой? Сказано же: его смыло дождём. Ливень хлынул сразу после аварии, и краска превратилась в грязь. Если какие-то очертания рисунка и сохранились, то вашим оперативникам было не до них.

Семёнов вооружился лупой и стал изучать пятна на снимке. Теперь, когда Рита поделилась с ним своими соображениями, он действительно уловил в этих пятнах что-то, что отличало их от банальной грязи. И всё же не укладывалось у него в голове, что преступление может быть таким… как бы сказать-то?… утончённым, что ли.

– Не очень ли сложно у тебя получается, Ритусик? Человек корпел, малевал картинку… кхм! Это ведь на час, на два работы, не меньше. Вдруг бы кто из полуночников в окно выглянул, заметил? И потом – откуда он знал, что Калитвинцев в музее допоздна задержится? Мог и раньше приехать…