Читать книгу - "Наглядные пособия - Уилл Айткен"

— Я ищу своих студенток. У нас занятие по английскому языку.

Она поправляет здоровенный пук черных волос на затылке. Если это не парик, надо бы ей всерьез задуматься о смене парикмахера.

— Глупый идея. Время терять, только время терять. Девочки говорить английски о’кей. Всегда говорить английски, я здесь всегда научить английски. Вы знать фонетика Сейденстекера?

— Боюсь, что нет.

— Лучший способ учить английски. Кому дело, знать ли девочки, что значится их песни. Память, дисциплина — вот важно, трудись-трудись.

— Мистер Аракава нанял меня с целью подготовить студенток к постановке целиком и полностью на английском языке.

Женщина-ниндзя одновременно шипит и кланяется, кланяется и шипит, точно сдувающийся воздушный шар.

— Аракава-сан, Аракава-сан. Ваши ученицы, — она взмахивает рукавом пижамы в сторону обитых синим дверей, — в фойе.

— Те, что прибираются?

— Я их находить, — говорит мадам Ватанабе, — сидеть пустая комната, ленивый-ленивый. Вы опоздать, много опоздать. Я говорить ленивый девочка, трудись-трудись, пока учитель не прийти.

— Я не опоздала.

Мадам Ватанабе дергает за черный шнур, обвившийся вокруг ее левой руки.

— Без пяти восемь! Я приходить в класс без пяти восемь, никакой учитель нету. Ленивый девочка спать на стульях.

— Занятие начинается только в восемь.

— Хороший учитель приходить раньше девочков. Подавать пример.

Всегда придерживалась правила, что со стервами лучше не спорить.

— Что за мюзикл вы репетируете?

— «Хижина в небах».

— «Хижина в небе»[63]?

— Как я сказать.

— Этот мюзикл популярен в Японии?

— Будет, когда труппа «Земля» кончить.

— Пойду-ка сгоню своих студентов.

— Загонить? — Мадам Ватанабе, орудуя громадным пучком волос, мало-помалу оттесняет меня к дверям.

Я изображаю ковбоя с лассо.

— Загонять. Собирать в стадо.

— Я знаю, — говорит мадам Ватанабе. — Загонить. Как корова.

— Или дичь.

Это ее озадачивает. Я толкаю от себя обитую дверь. Девочки в зеленых клетчатых юбках ползают на четвереньках, собирают грязь. Мадам Ватанабе пронзительно орет на них по-японски, каждая визгливая фраза заканчивается стаккатным «трудись-трудись».

* * *

Устроились за партами, строго «по линеечке», все — на первом ряду. Похоже, даже по росту разобрались, от трепещущей малышки у окна до высокой, мужеподобной девицы у двери. Сидят, выпрямившись, скрестив лодыжки, положив ладони на блестящие поверхности парт, черные глаза неотрывно устремлены на меня.

— Нет, так дело не пойдет.

Видимо, понимают они только слово «дело». Лезут под парты, расстегивают пряжки на одинаковых сумках черной кожи, достают разноцветные тетрадки и продолговатые металлические коробочки с узорами и надписями на крышках. Тетрадки кладут вертикально, в центре парты, металлические коробочки — параллельно тетради, слева. Все как одна открывают продолговатые коробочки, достают ручки, карандаши, безупречно чистые пузырьки с корректирующей жидкостью.

Иисус, мать их за ногу, прослезился бы.

— Девочки, пойдемте со мной. — Сидят, не шелохнутся. Пробую снова. — Ну-ка, все встали.

В панической спешке сметают с парт ручки, карандаши, корректор, тетрадки и металлические коробочки, суют обратно в сумки, каковые сумки, разумеется, сперва необходимо расстегнуть, затем застегнуть снова — чтобы все было правильно, как надо. Вытянулись по стойке «смирно» рядом с партами. Пацанка проверяет, под нужным ли углом ее беретик. Малышка в противоположном конце ряда украдкой грызет ноготь, пока не замечает, что я смотрю в ее сторону.

— Отряд, за-а мной, — объявляю я и направляюсь к двери.

В коридоре останавливаюсь, оглядываюсь. Девочки остались стоять за партами. У пацанки в глазах поблескивают слезы.

— Занятие уже все?

Машу им рукой, давая понять, чтобы догоняли, веду их по лабиринту коридоров в небольшой курительный салон позади зала «Кокон». Вдоль стен, оклеенных серебристыми обоями, протянулись длинные скамейки, на скамейках — большие синие бархатные подушки. Беру подушку.

— Ну-ка, хватайте.

Минутное замешательство. Все стоят, глядят не на подушки, а на меня.

— Какую нам брать? — шепчет наконец боязливая малышка.

— Да любую, черт побери! — Я вовсе не хотела на них орать, но, вместо того чтобы обидеться, и эта, и прочие словно оживают и накидываются на подушки. Вот по приказу они действовать умеют.

Веду их обратно в класс, бросаю свою подушку на паркетный пол, принимаюсь отодвигать с дороги парты. Пацанка бросается помогать, швыряет одну из парт через всю комнату, отбивает от стены кусок штукатурки. Остальные так и стоят на месте, судорожно вцепившись в подушки.

Сажусь на свою. Девочки раскладывают подушки аккуратным рядком прямо передо мною. Прежде чем сесть, неслышно разбирают сумки. Деловито их расстегивают, когда я поднимаю руки, веля прекратить.

— Никаких книг. Никаких карандашей, никаких ручек, никаких мазилок, никаких пеналов. Садитесь в круг.

Уж можете себе вообразить, времени на это уходит немало: круг должен получиться безупречно ровный. Пацанка обходит класс дозором, проверяя, образуют ли подушки идеальную кривую.

Тыкаю себя в грудь и очень медленно произношу:

— Меня зовут Луиза.

Девочки дотрагиваются до своих носов и хором повторяют:

— Меня зовут Луиза.

Видимо, доходит до них медленно.

Снова тыкаю себя в грудь.

— Луиза — это я. А теперь назовите мне свое имя и возраст. — Указываю на неугомонную малышку.

— Мичико, — говорит она. — Шестнадцать. Двигаемся по кругу дальше.

— Норико, семнадцать.

— Фумико, — сообщает девочка, что легко сошла бы за сестру-близнеца Норико, если бы не крупная родинка на подбородке. — Семнадцать.

— Акико. Мне девятнадцать. — Девочка указывает на себя, и я только сейчас замечаю, что на ней белые хлопчатобумажные перчатки. — Я вот уже много, много лет учу английский, и все равно до сих пор делаю в высшей степени прискорбные ошибки. Даже когда я…

— Очень хорошо, Акико. Будешь старостой группы. — Может, наконец замолчит. Она кланяется едва ли не до полу, показывая, сколь недостойна этой великой чести.