Читать книгу - "Не теряя времени. Книжник - Режис де Са Морейра"

Ну что ей оставалось делать? Пришлось жить дальше, но вполжизни. Она так и жила, пока не заболела и не умерла… (Бен пытался придумать красивый конец и придумал.) И цветок в честь нее не назвали.

Фонтанна зажала уши и старалась не расплакаться. Она закрыла все ворота в бенословную парковку, чтобы последние слова туда не просочились, но многие успели проскочить.

Бен бросил в озеро окурок.

Все так же зажимая уши, Фонтанна все же разрыдалась, но Бен сидел угрюмый и, казалось, ничего не слышал.

— Нет! — крикнула она сквозь слезы. — Не слишком поздно!

— Что-что? — не понял Бен.

Фонтанна опустила руки и постаралась успокоиться. Вздохнула, мысленно взяла разбег и понеслась, хоть слезы еще капали:

— Жена вскочила из-за столика и закричала: «Сами вы омары! Самих бы вас сварить живьем! Давно бы уж сварили, да никому не нужно есть тухлятину! А мне никто не нужен, кроме одного-единственного человека, остальные все безвкусные! Уж я-то знаю — он один на свете может заставить меня петь, смеяться или плакать!» — Фонтанна выразительно взглянула на Бена, внушая ему и себе, что так оно все и было. — Денежные мешки ее уж не слушали и продолжали разговаривать про тачки и про все такое… А она все рыдала и кричала: «Один на свете… может… заставить танцевать… и грезить наяву… и хохотать… и доводить до белого каленья… и накормить меня курятиной… и принести мне настоящий рататуй!»

Фонтанна осеклась и всхлипнула. Ей никогда еще не приходилось выговаривать словечко «рататуй» сквозь слезы. Оно так странно прозвучало, что она остановилась — послушать этот странный звук.

«Рабататутутуй!» — примерно вот такой.

Она невольно усмехнулась и после паузы заговорила поспокойней:

— Она опрокинула стол и пошла прочь. А тот парень, ее муж, тем временем стал известным певцом…

У торговца веревкой первый раз в жизни кончилась веревка… И парень увидел в этом знак… И даже развеселился… И написал песенку, которая стала его первым хитом, про то, как один бедолага решил повеситься, пошел купить веревку, а она вся кончилась…

Песня облетела весь мир… Ее услышали все его друзья, и она им страшно понравилась!.. Они решили, что только теперь его поняли… Почему-то эта несчастная веревка открыла им глаза!.. И все с ним помирились…

Заметив нехороший огонек в глазах у Бена, Фонтанна быстренько добавила:

— Да, помирились, но не потому, что он стал знаменитым… а… ну… они же все-таки друзья!.. Тут не в омарах дело! Они его любили и скучали по нему.

Злой огонек погас, зато теперь у Бена перехватило горло.

— Тот парень ужас как обрадовался, — шпарила Фонтанна, — ведь он, как ты сказал, считал, что сам во всем и виноват, и на друзей совсем не обижался. К тому же вся его тоска-печаль и тра-та-та, спасибо песне, испарилась. И вот они все вместе, друзья и он, устроили великолепный праздник… А тут как раз является жена с баулами и чемоданами. Наш парень думает, не сон ли это, или ему мерещится спьяна… но нет — это она! Его жена!

Глаза у Бена налились слезами. Фонтанна лихорадочно соображала:

— Первым порывом был, конечно, гнев, и он хотел ее прогнать — она же бросила его, он столько выстрадал! Но умная жена все время, пока ехала назад, придумывала, что ему сказать, и наконец придумала. И вот она подходит и говорит: «Я объехала весь свет, чтобы найти тебя». И он растаял… Они заплакали и обнялись.

Осталось только завершить:

— Прямо на празднике они вдвоем задумали построить пребольшущий дом… чтобы там жить, и звать туда друзей, и делать там детей, и все-все-все, как ты рассказывал.

Фонтанна выдохлась и залилась слезами.

Бен тоже плакал. Оттого, что сам растрогался до слез, и оттого, что плакала Фонтанна.

Они склонились над озерной гладью и в три ручья ревели над веселой, грустной, а потом сначала грустной, а потом веселой историей о парне и его жене.

Им уже не было так грустно, но буря чувств никак не унималась, они ревели и ревели, и не могли остановиться. Не понимали, как это их угораздило, и сами уж были не рады, и… и все никак.

Дом не знал, что и делать. Сделал перила нежно-розовыми, вытолкнул балкон на три метра вперед, заиграл на каминной трубе — все впустую: Бен и Фонтанна горько плакали.

Слезы капали в воду, испещряя ее кругами и кружочками.

Один кружок, побольше остальных, вдруг стал расти, расти, расти… По озеру пошла рябь, вода забурлила, раздался гул…

И появился Чудик собственной персоной.

Дом даже не вздрогнул, Бен и Фонтанна ошибались — ничего устрашающего в чудовище не было, так что дом совсем не испугался, а наоборот, чуть не захихикал.

Чудик медленно поднял голову до самого балкона и уставился на Бена и Фонтанну.

— Ненавижу соленую воду, — сказал он утробным глубоководным голосом.

У Бена отвалилась челюсть, а у Фонтанны встали дыбом волосы.

Они не верили своим глазам.

— Чудик… — выдохнул Бен.

— Настоящий! — сказала Фонтанна.

И оба мигом перестали плакать.

— Спасибо, — поблагодарило чудище. И скроило такую гримасу, что Бен с Фонтанной так и покатились со смеху.

Так Бен и Фонтанна, сами того не зная и сами того не желая, открыли тайну озера и его чудовища: оно появлялось только тогда, когда в воду падали и попадали слезы.

Не то чтобы оно боялось, что вода станет соленой — это была просто шутка, чтобы немножечко отвлечь рыдающих (он каждый раз пускал ее в ход в подобных случаях, когда успешно, а когда не очень, его это нисколько не заботило, поскольку второе средство, гримаса, действовало безотказно), — нет, оно терпеть не могло печаль.

Не выносило на дух! Поэтому, как только чьи-то слезы начинали капать в озеро, чудовище показывалось на поверхность, отпускало свою шуточку, выдавало гримасу и тотчас снова уходило вглубь.

Обычно этого хватало, чтобы люди принимались хохотать или хотя бы уходили плакать в другое место.

А скрывалось чудовище так быстро затем, чтобы люди могли подумать, что оно им померещилось, или принять его за галлюцинацию. Оно же знало: большинство из них не вынесет мысли, а тем более наглядного доказательства того, что такие чудовища на самом деле существуют, и, чего доброго, повредятся в уме.

Кроме того, до него доходили слухи об охоте на чудовищ и прочих омерзительных вещах, от чего желания обнаруживать себя у него не прибавлялось.

Однако на этот раз чудовище не спешило скрыться. Впервые в жизни кто-то назвал его по имени, да и вообще назвал хоть как-то. Ведь до сих пор, по чести говоря, оно само не знало, как его зовут, но вот услышало имя Чудик — и сразу же признало в нем себя.