Читать книгу - "Жизнь во время войны - Люциус Шепард"

Уплыл в Панаму. Хочешь, ищи в Ливингстоне Рэя Барроса. Он все устроит. Может, встретимся.

Дж.

До этой минуты Минголла полагал, что потихоньку приходит в себя, но дезертирство Джилби не умещалось в голове, а когда он попытался его как-то туда впихнуть, все папки и стопки его мыслей разлетелись в разные стороны. Не то чтобы он не понимал, что произошло. Понимал прекрасно – этого можно было ожидать. Подобно хитрой крысе, что засекла у выхода из норы крысоловку, Джилби прогрыз новую дыру и был таков. Беспокоили Минголлу пропавшие ориентиры. У них с Джилби и Бейлором была одна на всех триангулированная реальность, и в этой реальности они находили друг друга по внятной карте, на которой отображались служба, места и события. Теперь обоих не стало, и Минголла попал в тупик. Он вышел из клуба и побрел вслед за толпой. Таращился на крыши баров и на неоновых зверей. Гигантский синий петух, золотая черепаха, зеленый бык с огненными глазами. Величественные твари равнодушно наблюдали за его бесцельным шатанием. Стекая с вывесок, кровавые потоки света оставляли в воздухе пятна крикливой бледности, а на лицах – мучнистый оттенок. Минголла не понимал, как можно дышать бесцветной зернистой дрянью и не задыхаться. Это казалось столь же удивительным, сколь и бессмысленным. Все вокруг было поразительно, уникально и необъяснимо, даже самые простые вещи. Он поймал себя на том, что таращится на людей – шлюх, уличных мальчишек, патрульного, который с такой нежностью гладил радиатор своего джипа, словно тот был большой грязно-оливковой псиной, – и силится понять, что эти люди тут делают, какой смысл они имеют лично для него и нет ли там подсказки, что поможет распутать клубок его существования. В конце концов он решил, что нуждается в тишине и спокойствии, а потому направился к авиабазе, рассчитывая на пустую койку в какой-нибудь казарме. По, дойдя до развилки, от которой уходила дорога к недостроенному мосту, он вдруг подумал, что не хочет встречаться с караульными и дежурными офицерами, и свернул на эту дорогу. Густые, зудящие сверчками заросли превратили дорогу в узкую тропинку, в конце ее стояли деревянные козлы. Минголла перелез через них и начал восхождение по круто изогнутому склону, к точке чуть пониже серебристой плошки луны.

Несмотря на мусор, камни и обрывки картона, бетон в лунном свете был чист и ослепительно ярок, как будто в нем еще не застыли обрывки снежного света, и, поднявшись чуть выше, Минголла заметил – или ему показалось, – что мост дрожит под ногами, словно чувствительный белый нерв. Минголла шагал в звездную тьму, и одиночество разрасталось, огромное, как само творение. Тут было здорово и чертовски пусто, наверное, слишком пусто – хлопающие на ветру куски картона и писк комаров остались позади. Несколько минут спустя Минголла разглядел впереди неровный край. Дойдя до него, он осторожно сел и свесил ноги. Ветер выл в торчащей арматуре, хватал за лодыжки. Левая рука пульсировала и горела. Далеко внизу за черное поле восточного берега цеплялось многоцветное сияние, словно колония биолюминесцентных водорослей. Интересно, высоко ли здесь. Не особенно, решил Минголла. На ветру трепетала слабая музыка – неутомимый экстаз Сан-Франциско-де-Ютиклан, – и Минголле пришло в голову, что звезды мигают только потому, что сквозь них плывет тонкий дымок этого ритма.

Он думал, что делать. Ничего не придумывалось. Он рисовал себе Панаму и Джилби. Шлюхи, пьянство, драки. То же, что и в Гватемале. Потому Минголла и не хотел дезертировать. В Панаме тоже будет страшно; в Панаме – даже если перестанет трястись рука – появятся новые зловредные судороги; в Панаме он будет искать спасения в магии, ибо реальность слишком опасна, чтобы черпать из нее силу. И рано или поздно в Панаму доберется война. Дезертирство ничего не даст. Минголла смотрел на лунно-серебристые джунгли, и ему казалось, будто важная часть его существа вытекает через глаза, входит в поток ветра и мчится прочь от дымящихся кратеров Муравьиной Фермы, мимо территорий герильеро, мимо бесшовного стыка неба и горизонта, чтобы втянуться неодолимо в точку пространства, где опустошается жизненная энергия этого мира. Он и сам чувствовал себя опустошенным – холодным, медленным и безжизненным. Мозг разучился думать и лишь фиксировал ощущения. Ветер нес аромат зелени, и от него расширялись ноздри. Вокруг оборачивалась темнота неба, а звезды стали золотыми булавками чувств. Минголла не спал, но что-то в нем уснуло.

С края вселенной его вернул шепот. Сначала Минголла решил, что ему померещилось, и все смотрел на небо, в темноте которого уже проглядывала предрассветная синева. Но шепот повторился, и Минголла оглянулся через плечо. В двадцати футах позади него выстроилась поперек моста дюжина детей. Кто-то стоял, кто-то сидел на корточках. Большинство в рванье, двое или трое прикрывались лианами и листьями, остальные голые. Внимательно, молча. Все очень худы, у всех длинные свалявшиеся волосы. В руках блестели ножи. Минголла вспомнил тех утренних убитых детей и на секунду испугался. Но только на секунду. Страх вспыхнул, точно раздутый порывом ветра уголек, и тут же угас, побежденный не усилием разума, но ощущением, что эти оборванные фигурки несут ему капитуляцию. Он не желал больше тратить силы и бороться за выживание. Ибо выживание, как убедился Минголла, вовсе не главная потребность души. Он всмотрелся в детей. Их позы напоминали группу неандертальцев в музее естествознания. Луна – все такой же графит. В конце концов он снова повернулся к горизонту, уже вполне различимой темно-зеленой линии.

Он ждал ножа в спину или резкого толчка, был готов перевернуться головой вниз и разбиться о Рио-Дульче – под светлевшим небом вода впитала в себя стальной оттенок. Но вместо этого услыхал над ухом голос:

– Эй, macho![10]

Рядом присел на корточки парнишка лет четырнадцати-пятнадцати. Смуглое обезьянье лицо обрамляли черные, до плеч космы. На ногах рваные шорты. На лбу татуировка – свернутая кольцом змея. Пацан, разглядывая Минголлу, наклонял голову к одному плечу, потом к другому, явно чего-то не понимая, потом побурчал себе под нос, приподнял нож. Повертел им так и эдак, демонстрируя Минголле остроту лезвия и то, как оно ловит в бороздку лунный свет. Армейский десантный клинок с тяжелой медной рукояткой. Минголла изумленно фыркнул.

Мальчишка опустил нож и кивнул, будто ждал точно такой реакции.

– Ты чего тут забыл? – спросил он.

Ответы, приходившие Минголле в голову, требовали слишком много сил и разговоров. Он выбрал самый простой:

– Мост нравится. Мальчик снова кивнул.

– Он волшебный, – сказал он. – Ты это знаешь?

– Раньше бы поверил, – ответил Минголла.

– Говори медленно, – приказал мальчишка. – Быстро я не понимаю.

Минголла повторил ответ, и мальчишка рассмеялся.

– Ты и сейчас веришь. А то зачем сюда пришел? – Ровным взмахом руки он описал воображаемое продолжение дуги. – Вон куда идет мост. Не надо переходить реку, не надо делать то, что другие мосты. Понял, про что я?