Читать книгу - "Трепет крыльев - Катажина Грохоля"

И подушка начинала пылать, все вокруг пылало, жар становился все сильнее и нестерпимее.

— Если бы у тебя был ребенок, тебе бы не лезли в голову всякие глупости. — Он поворачивался ко мне спиной, и я с облегчением выдыхала в синие цветы — осторожно, тихо, чтобы не выдать себя, не разозлить его.

— Если бы у тебя был ребенок, ты, конечно же, была бы совсем другой, — сказал он с упреком, когда я в очередной раз покупала прокладки.

Он не ошибался. Я была бы другой.

Я была бы не одна.

Но я не могла устроить такое собственному ребенку.

И он откладывал вечером на тумбочку Фолкнера, а потом поворачивался ко мне, засовывал мне руку между ног и говорил:

— Ты опять не хочешь?

К сожалению, он лежал ко мне не спиной, нет, и у меня вставали дыбом волоски на коже, и я молила Бога, чтобы муж этого не заметил. Я очень не хотела злить его — тон у него был холоден, как лед. Я не знала, что сказать, бедра сами собой сжимались от этого ледяного тона, он замораживал меня и там, внутри, хотя принадлежал не чужому человеку, а моему мужу, которого я поклялась не покидать до самой смерти. И я хотела умереть. Чтобы сдержать слово.

Поэтому я притворялась, что сплю, и так, как будто ворочаясь во сне, пыталась отвернуться. Но он зажигал свет. Я щурила глаза, словно очнулась от крепкого сна, а он всматривался в меня нескончаемо долго и говорил:

— Я же вижу, что ты не спишь.

И его голос уже не был ледяным, в нем вибрировало предвестие силы, и я знала: через минуту он докажет мне, что я не сплю, что я хочу его, что мечтаю о том, чтобы он занимался со мной любовью, и я улыбалась непослушными губами, которые отказывались служить мне в такой важный момент.

— Я не сплю, конечно, не сплю…

Я поворачивалась к нему, чтобы это произошло поскорее. Чтобы его не уязвить. Чтобы он не ушел в другую комнату, чтобы не сидел там одиноко, и чтобы потом он не возвращался в постель, когда я, устав от полуночного бдения, вдруг засну и не проснусь, пока он рывком не вытащит меня на середину комнаты, как в предыдущую ночь, крича, чтобы я убиралась отсюда, и бормоча, что я его любовь, что он из-за меня наложит на себя руки, но сначала докажет, кто здесь главный, и что я не могу ему такое сделать, и я помню боль и его тяжелое тело, навалившееся на меня, и отпечатавшийся на спине след от кромки ковра.

Поэтому я не защищалась от голоса своего мужа и склонялась над ним, вынужденная быть хорошей женой, и иногда это помогало — он не делал ничего, что могло причинить мне боль.

А иногда нет.

На этот раз, когда он уже был сверху, он посмотрел мне прямо в глаза и, видимо, разглядел то, что я так старательно пыталась скрыть, потому что сдавил мне горло и прохрипел:

— Я убью тебя.

Но не убил.

Тогда еще нет.

Я не понимала, что происходит. Сразу же после восхода солнца на мир опускались сумерки. Вроде бы ничего такого не происходило, вроде бы солнце светило, все вокруг сияло, искрилось, золотилось и серебрилось, но в каждой капле росы скрывалось предвестие темноты. Словно какой-то занавес отделял меня от остального мира. Я видела людей, слышала слова, но все это происходило только в двух измерениях. Третье измерение для меня внезапно исчезло. Мир стал плоским, как лист бумаги.

Едва просыпаясь, я начинала бояться.

Как он на меня посмотрит?

Посмотрит ли вообще?

Заметит ли меня?

Или его взгляд легко скользнет сквозь мое тело и остановится на окне?

— Помыть бы надо, — скажет он.

Я поворачивала голову: струи дождя оставили на стекле следы. Да, надо бы помыть.

Как же сильны должны были быть струи дождя, если они проникали в мою кровь и запросто делали меня прозрачной?

Я переставала существовать. И должна была что-то сделать, чтобы вновь возникнуть.

Я исчезала.

Предикатив.

Что это такое?

Это слова «следует», «надо», «нужно».

Осколки каких-то глаголов? Обломки?

Обломки, которые вырастали до гигантских размеров и отнимали у меня жизнь, волю, радость…

Надо выдержать. Следует идти на компромисс. Нужно быть взрослой.

Раз я не услышала тревожных звонков раньше, значит, сама во всем виновата.

Я так сильно хотела найти свою вторую половинку, что судьба дала мне ее.

Нечего жаловаться.

Но хорошая пара понимает друга друга с полуслова.

— Ты видел?..

— …Вот умора, смотри, она точно из немого фильма…

— …Братья Маркс^[10].

— А походка, как у Чарли Чаплина!

— Разве ты знаешь, как ходил Чаплин?

— Покажи.

— Нет, пожалуй, так.

И дружный смех, а маленькая пожилая дама в манто и элегантной шляпке довоенных времен движется в сторону автобусной остановки, опираясь на зонтик, и мы выделили ее из толпы нашей общей ассоциацией, нашим общим смехом, обращением к тому, что нам обоим хорошо известно, нашим желанием развлечься.

А мы?

А я?

На ужине по случаю именин (Никаких гостей, мы же хотим побыть вдвоем, правда? Нам никто не нужен, ведь другу друга есть мы) мы сидим за столиком, перед нами рыба в лимонном соусе, поданная официантом, — отличный, нежный морской язык, и соус превосходный, я бы не сумела ничего подобного приготовить дома… И кислое лицо моего мужа.

— Посредственная рыба, очень посредственная.

— А мне нравится, — говорю я неосторожно.

Нелояльно.

Ему наперекор.

А ведь могла бы поддакнуть, что мне мешало?

— Вы видели новый фильм братьев Коэнов^[11]?

— Великолепный, правда? Мы были в восторге.

Нет, неправда, он очень красивый, но… Насилие с начала и до конца света, и неважно, что они развлекают меня, зрителя, какими-то аллюзиями, неважно, что изначально, по сценарию, храбрый главный герой перестает быть главным, — нет, мне фильм не понравился, я от него не в восторге.

И я поддакиваю.

Потому что мне пришлось измениться.

Не перечить. Не настаивать на своем. Компромисс для хорошего семейного союза необходим.