Читать книгу - "Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни - Петя Шнякин"

Кстати, операция у меня в жизни была всего одна, ещё в России, летом девяносто второго – удаление воспалённого аппендикса. Я почувствовал что-то неладное в правом боку, сам вовремя вызвал «скорую», после анализов в больнице мои подозрения подтвердились, и уже через пару часов я ржавой больничной бритвой сбривал волосы вокруг «карандаша» перед предстоящей операцией.

Меня без суеты уложили на операционный стол в Раменской районной больнице. Пожилой хирург с отчеством то ли Афанасьевич, то ли Мефодьевич обколол живот новокаином справа и снизу от пупка, резанул скальпелем и окровавленными руками стал вынимать из образовавшейся прорехи моё содержимое. Я ору, что очень больно, терпеть невозможно, а он – снова новокаин, и опять туда залез.

А мне ну хоть бы чуточку легче стало, боль нестерпимая. И только когда я обругал его: мол, ты что, мудило, меня до болевого шока хочешь довести? – старый хрыч приказал своему ассистенту:

– Ладно, сделай ему что-нибудь…

– А что?

– А что есть у тебя, то и делай!!! – рявкнул Афанасьич.

Ассистент уколол меня в правую руку, какая-то тяжесть пошла от плеча к шее, потом от шеи к голове, и я… умер!

Я попал на серую бетонную полосу, по обоим краям которой были наклонные стены, как в «Лужниках», но вместо привычных рядов с сиденьями в них находилось множество шестигранных ячеек, как на пчелиной рамке, – некоторые закрытые, а другие оставались пустыми. Внезапно я ощутил неземную тоску и печаль, и то ли во мне, то ли снаружи кто-то произнёс:

– Иди, ищи свою ячейку. На крышке увидишь имя своё – залезай внутрь и жди…

– А ты… а вы кто?

– Я сын великого Шкая – бог луны и ночи Назаром-паз, властелин Тёмного Пчельника.

– Это про вас мне Маша рассказывала, когда я маленьким был?

– Про меня, про меня… Ты давай ищи, а я посмотрю, куда тебя отправить – к Шайтану или к брату моему Нишке-пазу, в Светлый Пчельник.

Перемещаясь вверх и вниз, вправо и влево, проверяя имена на крышках у пустых ячей, я тщетно пытался отыскать свое имя. Было так жутко, пусто и страшно, что хотелось как можно скорее всё закончить. Наконец, когда я снова спустился вниз к бетонке, леденящий душу голос приказал мне:

Я брёл, переполненный страхом, стены с ячейками закончились. Вдруг я заметил на дороге тёмные пятна влаги от недавно прошедшего дождя, а по серому бетону ветер гонял сухие листья, очень похожие на кленовые, но не кленовые. Тоска в душе горькая, печаль невыносимая, и я… проснулся.

Это, видать, моё измученное тело сбросили с каталки на койку в палате. Всё вокруг казалось перекошенным, меня противно крутило, а сухой рот требовал воды.

– Вам пить нельзя, вот влажная салфетка. Протирайте ей губы, – сказала молоденькая медсестра.

Салфетка была наполнена не только влагой, но и всевозможными микробами – через день у меня начался стоматит, и я, как мог, пытался полоскать рот марганцовкой. Шрам от скальпеля Мефодьича оказался огромным, сантиметров двадцать пять, как будто он не аппендикс в животе искал, а душу мою пытался изловить и к Шайтану послать.

Шов долго не заживал, через две недели после выписки у меня всё ещё держалась высокая температура. Как-то утром, когда я вставал с кровати, из-под шва хлынул поток горячего гноя. Я был дома один, сильно испугался, дрожащими руками взял из шкафа чистую майку, прижал её под рубашкой к животу и побежал искать машину до больницы. Там я пролежал ещё полтора месяца.

* * *

Меня часто просят рассказать об «американском рае», в котором я оказался. Да нет здесь ни рая, ни ада – как говорят,тут зона с усиленным питанием. Арбайт, арбайт унд дисциплина… Поначалу особенно.