Читать книгу - "Тихая Виледь - Николай Редькин"

– Ну вот, слава Богу, и ты на улицу выехал. – К Ксанфию привернул Ленька Котко, живший через два дома от Евлахи. – Христос воскрес! – Ленька присел на завалинку.

– Воистину воскрес! – перекрестился набожный Ксанфий, не взглянув на Леньку.

Тот тяжело вздохнул:

– Вот тебе, брат, и праздничек! Муторно на душе. Чуял ли, в Покрове-то… – Леньке, видно, не терпелось пошуметь о своем, сердечном, и подбирался он к Ксанфию, нащупывал: может ли Ксанфий поддержать разговор душевный?

– Да, чуял… – отвечал тот, и смотрел он сейчас не на коз, а вдаль, туда, где у высоких качель под кедром собралась густая толпа молодежи. Сюда долетали смех и крик.

Копры качель глухо поскрипывали. Два парня за веревки, привязанные с боков, качели раскачивали. На них сидел Афоня Осипов с дочерью Васьки, недоростком Нинкой. Чем выше качели поднимались, тем страшнее было – у Нинки дух захватывало!

– Моя-то в прошлое воскресенье пришла из Покрова, – продолжал Ленька, – вербу за иконы засунула и молится – не попускается. Обрядилась – и опять в угол, под иконы. Потом где-то отошла, поуспокоилась да и говорит: «Знамение страшное! В день Входа Господня в Иерусалим нас, грешных, в храм не пустили…»

Кто-то из молодежи подал качающимся подаровку – уледь, да, видно, неловко.

Сразу несколько голосов кричали:

– Подавай как следует! Куда бросаешь? Лапоть возьми – летит дальше!

Нинка протестовала:

– Не надо лапоть, пинать болько! А Ленька не умолкал:

– Всю неделю моя баба как чумная ходила. А вчерась надумалась да опять в Покрово поползла…

– Наши бабы тоже ходили, – отозвался Ксанфий.

– Ходили! А в храм-от и не попали. Батюшка дома пасхальные яйца освящал…

– О-о-о! – неслось от качель. Это Афоня ловко подцепил подаровку, полетела она высоко, далеко! Парни бросились за ней. Толкаются. Лбами стукаются. Кто-то ухватил – побежал снова качающимся подавать.

– А этим хоть бы что! – не мог успокоиться Ленька. – До Портомоя готовы уледь запнуть. А у меня на нутре чего-то нехорошее копошится…

– Да ты, Леня, всегда такой, копошащийся да пужливый, – незлобно говорил Ксанфий, и на него, как на Божьего человека, Ленька не обижался. – Мужики вон, сказывают, в Масленицу с покровцами схлестнулись; все дерутся, а ты в ноги падаешь да за яйца мужиков хватаешься, прости Господи…

– А уж хвачу – так и жись прощай! Ксанфий вздохнул да перекрестился.

Уледь опять высоко взлетел в синее небо. Поймал его Ванька Гомзяков, братец Полин. И к девкам побежал, что в стороне стояли да похохатывали, глядя, как парни за подаровку сражаются.

Подошел, значит, Ваня к девкам и Любу Шенину позвал качаться. Ленька аж рот открыл: выросла Любка его, парням уж головы мутит!

Ксанфий захохотал:

– Уведет он у тебя работницу!

– Да с Михаилом не грех и породниться.

А Люба улыбается, цветет, к качелям с Ванькой подходит. Вот уселась, подобрав подол. И ухажер рядышком пристроился.