Читать книгу - "Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец"

Из Севастополя сначала до Москвы, а потом до Кемерово я добирался отдельно от родителей. Они купили билеты заранее, а у меня билетов не было. Зато у меня оставались немецкие деньги, и я уже отлично знал, как нужно говорить с проводниками любых поездов. Родители улетели, а я поехал по железной дороге в столицу.

В Москве я не задержался. С вокзала переехал в аэропорт, поговорил с начальником смены, дал ему двадцать марок, и он сам отвёл меня к кассе, где я без очереди купил билет до Кемерово на ближайший рейс.

Я ощущал себя человеком опытным, тёртым калачом и знающим, что делать. Ожидая свой рейс в здании аэропорта, в котором каждое сиденье, каждая ступенька и каждый сантиметр пола были заняты сидящими, лежащими и стоящими людьми, жаждущими в конце августа улететь восвояси, я купил себе в киоске книжку с Правилами дорожного движения для теоретической подготовки к сдаче экзамена на получение прав управлять автомобилем.

У меня был простой жизненный план: возвращаюсь домой, навожу порядок в комнате, в голове, в учебных делах, иду учиться на права и нахожу себе серьёзное дело. Я решил стать таким человеком, который всегда может достать из кошелька деньги и решить любой вопрос так, чтобы никогда не пришлось валяться на полу или сидеть на ступеньках аэропорта, вокзала или ночевать в спальном мешке. Я придумал себе, что могу быть прагматичным и конкретным человеком. Опорой и надеждой родителей в смутное время в смутной стране. Мне понравилось в тот день ощущать себя человеком без иллюзий. Наверное, у меня было смешное и деловое выражение физиономии.

До Кемерово я долетел уже без этих невоплотимых в моём случае планов и задач.

Место в самолёте мне досталось у иллюминатора. В салон я прошёл и уселся в числе первых. Я не был в Кемерово каких-то два с небольшим месяца, а мне казалось, что прошли годы и эпохи. Настроение моё было, какое бывает перед большой и трудной работой после затяжного безделья и путаницы. Чем-то серьёзным то, что со мной происходило последние пару лет, я не считал. Заставил себя относиться к тем экспериментам, которыми я был занят в области пантомимы, и к попытке радикальной смены географии как к неудачным и ошибочным опытам. Я был собран и в полёте за четыре часа намерен был дочитать книгу, которую взял с собой в Германию и не хотел привезти обратно недочитанной.

Вскоре пришёл человек, чьё место оказалось рядом с моим. Он был в лёгком, активном и общительном подпитии. Невысокий, приятный, сухощавый мужчина лет сорока, в хорошей белой рубашке, модных джинсах, аккуратно, но нестандартно постриженный, пахнущий пряным одеколоном и свежевыпитым алкоголем, очень хотел говорить.

– Молодой человек, – любезно обратился он ко мне, – вы не будете столь добры и не поменяетесь со мной местами? Я бы очень хотел сидеть у окна. Если вам не всё равно, то будьте любезны…

– Простите, – ответил я, – но я бы хотел остаться на своём месте.

– Что вы, что вы, – отреагировал он вежливо, – конечно!.. Просто я художник, и мне необходимо видеть пространство… Небо, облака, солнце… У меня есть в этом профессиональная потребность…

За иллюминатором было темно и были видны другие самолёты, огни аэропорта и разнообразная техника наземных служб. Наш рейс вылета в 22 с чем-то и должен был прибыть в Кемерово из-за разницы во времени только к восходу. Всё время полёта за маленьким овальным окном должна была наблюдаться сплошная ночная тьма с мелкими звёздами. Об этом я сказал своему соседу. К тому же он в моём представлении совсем не был похож на художника.

– Я вас понял, – сказал он разочарованно, но мягко, – дело ваше… Просто, поверьте, художнику даже тьма за окном необходима, как… источник вдохновения и пространство возникновения образов.