Читать книгу - "На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг"

Праздничная курица, как и ожидалось, удалась на славу.

После трехчасовой очереди русское землячество наконец просочилось в столовку.

Часы показывали почти два часа дня, хотя праздничные пайки начали выдавать ровно в одиннадцать, с момента начала обеда.

На подходе к раздаче напряжение в очереди нарастало. Заключенные ожесточенно тянулись к стойке и подталкивали впередистоящих.

Говорили, бывали случаи, когда из-за каких-то просчетов администрации и повышенной изворотливости зэков, праздничного куриного обеда на всех не хватало. Тогда несправедливо обделенным арестантам раздавали самые обычные рыбные консервы, чипсы и тому подобные несравнимые заменители.

Ее Величество Курицу подавали крайне редко, но каждое ее появление подданные встречали как настоящий праздник, и выстраивались к ней на поклон. У вожделенной зажаристой четвертушки аппетитно хрустела коричневая корочка. Непередаваемый аромат витал над кухней и соседними с ней корпусами.

Сухим пайком к куску праздничного гормонального цыпленка выдавали другой тюремный дефицит – остывший пережаренный гамбургер. К нему полагались ватная булочка и пачка картофельных чипсов.

Дешево и сердито.

Вместо ужина в столовке.

Спецпаек дополняли побитое яблоко и теплая банка неизвестной «колы».

Выйдя из столовой, мы не стали дожидаться массового пикника, а уселись за один из уличных деревянных столов.

Началась праздничная трапеза, посвященная американскому Дню независимости.

Русские зэки с искренним трепетом обгладывали крылышки и обсасывали косточки. Никогда до этого я не видел таких чистых куриных скелетов. Это явно доказывало, что курица и вправду являлась местным гастрономическим деликатесом.

Мои новые товарищи вовсю хлопотали над «цыпленком жареным», я же таким энтузиазмом пока похвастаться не мог. Поэтому мой гамбургер и подозрительная «кола» попали в общий котел.

Оголодавший Вадик в одну минуту разобрался с пожертвованием. Я не возражал и смотрел на происходящее во все глаза. Наблюдал и за своими пацанами, и за инородцами. Незаметно заглядывал в рот и слегка крутил головой.

Вокруг расположились похожие на нас и такие же живописные таборы.

Группки из 5-10 зачуханных и побитых жарой заключенных устраивались за соседними столиками или прямо на желтоватой траве. Обстановка напоминала костры отдыхающих волжских бурлаков или казаков в Запорожской Сечи. Неспешное чревоугодие, громкая отрыжка, миролюбивый треп, истории из жизни…

После курочки с котлеткой народ явно подобрел: Боря со Славиком пустились в воспоминания о прошлых пикниках. Дима Обман, совсем как в нравоучительной сказке Салтыкова-Щедрина, по-генеральски вспоминал, что подавали у него на Подьяческой. На свободе он был большим гурманом и завсегдатаем многочисленных русских ресторанов южного Бруклина^[54].

– Помню, как-то раз гуляли мы с друзьями в «Национале» («Арбате», «России», «Распутине», «Одессе», «Зодиаке»). Подавали совершенно исключительную жареную картошку (цыпленка-табака, котлету по-киевски, баранью ногу). А на сцене и у стола весь вечер нам пел Миша Гулько (Вилли Токарев, Люба Успенская, Миша Шуфутинский, сестры Роуз).

Саша Храповицкий вспоминал лучшие московские кабаки пятилетней давности. Семен Семенович – стряпню своей супруги, Саша Комарковский – японские рестораны Манхэттена, Робик Обман – любимые заведения Лондона.

Я пока не вспоминал ничего.

В то же время я все лучше и лучше понимал, что бал в Форте-Фикс правит именно еда. О ней говорили больше всего.

На втором месте шли бесконечные рассуждения о преступлениях и наказаниях. О чем бы мы ни беседовали, вольно или невольно мы всегда возвращались к прокурорам, судьям, свидетелям и нашим уголовным делам.

«Женская тема» приютилась лишь на третьем месте. Сопутствующие ей сексуальные воспоминания были не часты и, к моему удивлению, – не ярки. Наверное, «запретная тема» не обсуждалась в компании пацанов-по-понятиям.

Четвертую строчку в списке тюремных вербальных приоритетов (во всяком случае – у русских) занимали физкультура и спорт. Через воздержание и полный контроль над телом мы уверенно тянулись к «здоровому духу».

Расстановка тем, как правило, не менялась. Недаром одним из наших основных вопросов оставался самый насущный: «Что сегодня дадут пожрать?» Хлеб уверенно обошел зрелища и на десять голов – сексуально-половую сферу.

Правильно говорили основоположники марксизма-ленинизма – «бытие определяет сознание».

Особенно в тюрьме.

После пикника и праздной болтовни наша тусовка медленно перетекла в сторону тюремного Брайтона – небольшого пространства между двумя корпусами у западного забора зоны.

Два карточных стола «застолбили» еще с утра – они были покрыты привязанными по углам казенными простынями. На белом фоне красовались два штампа: «Собственность правительства Соединенных Штатов Америки» и «Изготовлено корпорацией «Юникор» в федеральном исправительном учреждении Льюисбург».

Обычно по утрам играющее население Форта-Фикс высылало на улицу гонцов. Постоянные игроки в карты, китайское и обычное домино, шахматы, нарды и ямайские кости могли не волноваться: если к столу вовремя привязывали простыню, то посторонний за него уже не садился.

Особенным изыском у местных зэков считались игральные скатерти, сшитые из темно-зеленых шерстяных армейских одеял.

Даже самому затрапезному и зачуханному тюремному столу они сразу придавали вид цивильного казино из соседнего Атлантик-Сити^[55]. К тому же для удобства игроков к скатерти пришивали четыре больших кармана. Если нужно было отлучиться из-за стола, туда можно было положить карты. Самые продвинутые столы отличались яркими аппликациями на вольные тюремные темы. Большинство зэков и без скатерок знало, кто обычно тусовался в том или ином углу зоны.