Читать книгу - "Свечка. Том 2 - Валерий Залотуха"

И не один я, но и другие люди, и какие люди!

Я видел, своими глазами видел писателя Андрея Битова, который стоял посреди толпы с закрытыми глазами и тоже в тот момент видел, он даже об этом потом в газете написал.

И даже сам Александр Исаевич Солженицын, хотя там и не был, назвал ту ночь великой Преображенской революцией – мы преобразились тогда, потому что с нами был Ты.

И вот – показался нам всем, как может быть, как должно быть, а потом, потом…

Что же потом случилось, почему все так пошло, куда все делось, а главное, куда делся Ты?

Ты поднял голову и, взглянув невидяще перед собой, наткнулся взглядом на чье-то блеклое с синими оспинами лицо, на поджидающий ненавидящий взгляд мутно-голубых глаз, и через мгновение последовал удар по голове: «Бум!»

Удар был не таким сильным и не очень страшным – знавала твоя бедная головушка удары посильней и пострашней, но, видимо, из-за его неожиданности в контексте разговора с Богом он показался тебе самым сильным и самым страшным, и чем-то напоминал удар резиновой дубинки, хотя тут была не дубинка – дубина: двухлитровая пластиковая бутылка с водой, которую держал в длинной руке рыжеволосый уголовник с лицом, побитым порохом, – он смотрел на тебя яростно и торжествующе и орал, брызгая слюной из широкой разверстой пасти.

– Ты чё, пидор, тут сидишь?! Чё, гад, глазки щуришь? Ты где должен находиться? Марш под шконку, чухан!..

Он замолчал, театрально выдерживая паузу и прислушиваясь к реакции зала, то есть, извиняюсь, вагонзака.

Там все мгновенно стихло.

В соседних клетках вслушивались в происходящее в вашей.

Начинался спектакль, без которого не обходится ни один этап.

А в тебе что-то остановилось, застопорилось, заклинило – ты не опустил глаза, а продолжал смотреть неподвижно в блекло-рыжую в синих оспинах рожу сидящего напротив невольно-добровольного артиста.

Кажется, твой взгляд его остановил.

Пауза затягивалась.

– Да ладно, чего ты, может он и не чухан? – примиряюще и успокаивающе подключился к общению сидевший рядом с рыжим крупный полный мужик в старомодных круглых очках с синей изолентой на переносице.

– Я чё – не вижу? Глазки строит петух! – истерично завопил рыжий, и ты наконец отвел взгляд.

– Да откуда ты знаешь-то? – недоумевая, хлопнул себя по жирным ляжкам очкарик.

Было в нем что-то деревенское, бабье, больное.

Процент деревенских на зоне значительно выше, чем на воле, деревенский там чуть не каждый второй. Говорят, русская деревня умирает. Это правда, и я знаю где – она умирает на зоне.

– Да я их на дух чую! Я его щас урою! – Рыжий вскочил на ноги, поднимая свою двухкилограммовую дубину для удара еще более сильного и страшного, и захотелось обхватить голову руками, защищаясь, но ты не сделал этого, только ниже ее опустил.

– Падла опущенная!

– Эт-та-та-та-та-та… – заикаясь, попытался заговорить очкарик, с трудом поднимаясь на своих толстых ногах в ватных сапогах с калошами, схватил рыжего за запястье, и они замерли картинно, не двигаясь.

Пробку у бутылки сорвало, и вода лилась на твою неподвижную голову и спину.

В метре от вас по ту сторону решетки стоял конвойный солдат. Он ничего не говорил, только отступил на шаг, чтобы не обрызгало. Сидевшие рядом тоже отстранились.

Беззвучно и властно, как видение, рядом с конвоиром вырос подосиновик-начкар. Был он сейчас не синий и не красный, а какой-то бесцветно-бледный.

Все, кроме тебя, встали.

Вода перестала литься.

– Ну?! – обратился начкар ко всем с грозным и требовательным вопросом.

– Беспредел, гражданин начальник! – забасил, заблажил хорошо поставленным уголовным голосом рыжий. Он обращался к начкару, но говорил не для него – как артист на сцене, обращаясь к партнеру, все время думает о зале.

Вагонзак внимал происходящему в вашей клетке, предвкушая дальнейшее развитие сюжета.

– Беспредел, гражданин начальник! Не можно нам с чуханом на одной киче находиться! Плановый прием пищи пора осуществлять, штефкать хочется, а тут этот сидит!

– А кто тебе сказал, что он чухан? – насмешливо и строго проговорил начкар в его, но и в твой адрес тоже.

– Да мне говорить не надо, гражданин начальник! Я эту нелюдь на дух чую! – вдохновленный реакцией зала, все больше заводил себя рыжий. – Нельзя по беспределу жить! Или мы его под шконку сейчас загоним или его убирай!

– Я тебя уберу, – зычно и властно оборвал вдруг зэка начкар.

В вагоне сделалось еще тише, но это было другое качество тишины. Ожидание сменилось разочарованием.

Рыжий провалил спектакль.

– Беспредел, гражданин начальник, – забубнил он, запоздало пытаясь если не спасти ситуацию, то хотя бы сохранить лицо.

– Ну а ты чего сидишь, как мокрая курица? – выключив из зоны своего внимания рыжего, обратился к тебе начкар.

Да, видок у тебя был…

Ты поднялся и прохрипел что-то даже для себя неразборчивое и еще ниже опустил голову.

– Курочка петушком поет, – хохотнул рыжий, вновь пытаясь привлечь к себе внимание, но шутка принята не была.

– Я за него заступился, – заговорил очкарик, обращаясь к начкару, рассчитывая если не на похвалу, то на сохранение статус-кво, но получил за это словесную оплеуху.

– А кто тебя, четырехглазого, просил? – насмешливо и презрительно проговорил начкар, и в вашей клетке и в соседней подобострастно засмеялись. Видавшего виды прапора этот фальшивый смех не вдохновил, лицо его сделалось жестким, а голос еще более зычным и властным. Глянув на стоящих тут же двух конвоиров, он приказал:

– Распихать всех по соседним клеткам, а этого… – он указал на тебя взглядом, – здесь оставить.

Это никому не понравилось, никому не хотелось перемещаться, сдвигаться и еще больше тесниться.

– Гражданин начальник… Ну гражданин начальник… – недовольно загудели в вашей клетке и в других, а начкар улыбнулся, довольный собой, зная точно: если народу не нравится то, что делает власть, значит, она, власть, права.

Недовольный гул рос, но начкар оборвал его и заглушил до нуля, гаркнув так, что даже поезд начал резко, визгливо тормозить.

– Я кому чего сказал?! В порядке живой очереди! По одному! Бегом!

Сутуля толстую ватную спину, деревенский очкарик зыркнул на тебя из-за плеча неожиданно зло, и ты подумал, что это он должен был тебя задушить.

2

«А хорошо в клетке одному», – успокоенно проговорил ты про себя, и, словно подтверждая твои слова, все оттуда же, из-под левой подмышки выскочил паучок и замер, как будто не решаясь заново начинать прерванный труд.