Читать книгу - "Дочки-матери. Наука любви и ненависти - Катерина Шпиллер"

Тут скрипнула и распахнулась дверь, которую Таська, оказывается, не успела за собой закрыть, и Масик понял, что дочка слышала слова матери. Она стояла вполоборота к ним, опустив голову, потом медленно подняла глаза и посмотрела на отца. В её взгляде были горечь, непонимание, недоумение и ужасный испуг. В тот момент Масик захотел броситься к дочери, обнять, утешить, закрыть от недобрых слов, но, как всегда, не решился. Не смог при Антонии, потому что она могла воспринять это как предательство или демонстрацию. Он знал её характер. Поэтому просто отвернулся и сделал вид, что ничего не произошло. Прошла пара минут, дверь всё-таки хлопнула, и только тогда Масик решился и тихонько спросил Антонию:

— Лапуля моя… ты не… очень любишь Таську, да?..

О, что тут началось! Крики, рыдания, истерика… и настоящий, самый натуральный сердечный приступ. Она билась в судорогах и кричала: как он мог, как он мог такое произнести! Ей трудно, ей адски трудно — её не публикуют, она никому не нужна в этой «московской снобской толпе карьеристов и партийных мерзавцев», она бьётся, как рыба об лёд, пытаясь чего-то достичь в этой жизни, она пуще смерти детей боится выглядеть в их глазах жалкой неудачницей — ведь это может сломать им жизнь… Она кричала и билась, рыдала и задыхалась. Боже, как он испугался тогда! Ему казалось, что она сейчас умрёт, что ни сосуды, ни сердце просто не в состоянии выдержать такого напряжения и тряски, как при фатальной температуре тела. Потом она упала и стала задыхаться уже по-настоящему — это был сердечный приступ. Была скорая, укол, какие-то таблетки, рекомендации…

В суете и страхе забылась причина конфликта, поэтому и потом, когда всё улеглось, Масик ничего не сказал дочери.

В общем, после этого случая тема не поднималась больше ни разу. А вот к дочери и сам Масик постепенно начал менять своё отношение: ему казалось, что девочка на самом деле виновата во многом. В страданиях и страхах своей матери и даже в том её сердечном приступе и истерике. Таська росла, к десяти годам она превратилась в толстого колобка с наметившимися грудками, у неё вылезли прыщи, а характер стал удивительно вредным и обидчивым. С ней было непросто. Антония часто срывалась и бывала порой жестока, беспощадна и язвительна с девочкой, как с чужой неприятной взрослой.

А Масик тем временем стал замечать, что никакая Таська не маленькая копия Антонии — Антония, к примеру, сроду не была колобком, ни в детстве (он видел фото), ни в молодости. Только после вторых родов — о! опять по вине Таськи! — её разнесло, и она сумела только совсем немножко похудеть. В общем, осталась вокруг и около пятидесятого размера. Но то не её вина! И прыщиков у неё никогда не было… И всегда она была лидером, самой яркой в любой компании и в любом коллективе, самой прекрасной, умной, остроумной и живой. Про Таську нельзя было сказать ничего такого… Обычная девочка. В меру умна, в меру способна, всё слишком в меру. Нет, не в мать!

С ранним детством дочери ушло и умиление ею. А раздражение и досада, напротив, навсегда поселились в их семье. И эти чувства удивительным образом были направлены только и исключительно на неуклюжего подростка, на самом деле довольно-таки противного в определённый период развития (будем уж объективны!) и какого-то чужого. Масик как безумно и преданно влюблённый в женщину мужчина полностью принял её отношение ко всему и мнение обо всем. И о дочери тоже. А разве может быть иначе? Если иначе, то что же такое тогда любовь? Масик был уверен, что он знает, что такое настоящая Любовь с очень большой буквы Л. Это то, что он чувствует к Антонии. Всю жизнь. Всегда! Навеки!! До конца!!!