Читать книгу - "Записки на табличках Апронении Авиции - Паскаль Киньяр"

Любимого человека, который вдруг, ни с того ни с сего, разражается рыданиями, хотя он не выпил ни капли, и умиляют не столько его слезы, сколько дрожащие губы.

CLX. Сентенции Ликорис

Я обсуждала с Ликорис свои планы отъезда на Сицилию. Ликорис присоединилась к мнению Публия.

— Гнездо дикого лебедя плавает по воде, — сказала с гримаской Ликорис.

— Так же, как и гнездо водяной курочки, — сердито отозвался Публий.

— Так же, как и гнездо хохлатой гагары, — подхватила Ликорис.

Мы выпили немного густого пряного вина. Мы ели филе мурены и африканские гранаты.

CLXI. Мешочки золота в XVII календы с. г.

Шесть раз по пять мешочков золота в XVII календы с. г.

CLXII. He забыть

Смешать немного меда из Гиблы с небольшой толикой гиметского[98].

CLXIII. У изголовья П. Савфея Минора

Я отправилась на Целиев холм. Прошла по дворцу, черному от народа (настоящий муравейник!), в парадную спальню П. Савфея и села к его изголовью. Он уже не носил свою повязку из египетской шерсти. Лежал с обнаженной лысой головой, кутаясь в хламиду цвета шафрана. Рядом, на маленьком мраморном столике, лежали роскошно изданные непристойные книги, среди них «Сибарис» и «Муссетий»[99]. Я вспомнила времена, когда мы шепотом, на ухо друг другу, перебирали победы Юлиана[100]. В комнате пахло так, словно здесь разбился горшок с нечистотами. Мне хотелось одного: поскорее сесть в свою двуколку и вернуться на склон Яникульского холма, где ветер вольно треплет волосы людей и листву на деревьях в парке.

Публия сотрясала дрожь. Его иссохшее тело было теперь не больше, чем тело мальчика в возрасте десяти зим, а кожа сделалась совсем прозрачной. Вздумай кто-нибудь поупражнять мозги, он мог бы пересчитать кости Публия. Сперва ему никак не удавалось заговорить, волнение душило его. Он молча глядел на меня, словно человек, охваченный смертельной тоской, или солдат-наемник в бою, в тот миг, когда бог Пан[101]явился ему, повергнув в безумие и ужас. Но он пытался сделать вид, будто ничего страшного не происходит. Ему хотелось острить, как прежде. Он даже слегка пококетничал. Сравнил себя с тысячелетней мраморной плитою, которую мало-помалу раскалывает прорастающее фиговое деревце. Но говорил он невнятно, и голос его утратил былой бархатный тембр. Однако постепенно к нему возвращалась прежняя манера легкой светской беседы. Он вспомнил умерших друзей, наши почтенные годы и болезни; посетовал на бессонницу и, точно малый ребенок, пожаловался на неотвязную лихорадку, бросавшую его то в жар, то в холод. Потом он приказал подать немного опимийского вина со снегом, которое показалось мне превосходным. Я пыталась утешить его. Он шумно дышал, роняя слюну на грудь. Наступил вечер. Мне представился темный, сырой, заросший мхом грот с фрески Диавла.

Двое старых друзей, чьи тела так и не соединила близость. Два старых говорящих мешка с нечистотами, из сморщенной пятнистой кожи, занятые беседой, словно Эгерия[102]и Нума в темной глубине грота.

CLXIV. Памятка

В Септы Плача Гелиады[103].

Храм Сераписа[104].

Два алебастровых флакона у Косма.

CLXV. Предзнаменование

Я навестила Публия. М. Поллион и Т. Соссибиан в сопровождении юного Афера как раз покидали дворец. Шел снег. Я поцеловала Афера. Публий лежал с закрытыми глазами. Он шумно дышал во сне, на верхней его губе выступила обильная испарина. Я недвижно сидела рядом с моим другом, вслушиваясь в его дыхание, и вдруг мне почудилось пение, слова и ритм песни. Я вспомнила даже ее название — «Журавли огласили курлыканьем звонким долину Стримона»[105]. И вновь услышала я, как поет эту песню юная и такая красивая Латрония. Каким ярким румянцем пламенели ее щеки! Как весело блестели большие глаза!

CLXVI. Сентенция П. Савфея о смерти

Марк Поллион пересказал мне эту сентенцию Публия. Публий, Марк, Герулик, Тиберий и Афер беседовали о богах древних римлян, о боге греческих философов и о бессмертии души. Вдруг Публий заявил:

— В детстве мне довелось увидеть Бога. У него были черты моей матери. Я готов поклясться, что человек, узревший Бога, навсегда расстается с желанием обрести бессмертие.

CLXVII. Памятка

Проценты к календам.

CLXIX. Смерть П. Савфея Минора

Спатале входит в комнату и, разорвав на себе тунику, объявляет, что нынешней ночью скончался П. Савфей. Эта новость нисколько не взволновала меня. Как-то в разговоре о нашей ушедшей юности Публий сравнил ее со старой амфорой, потерявшей этикетку. Вот я и представила себе такую старую амфору. Потом представила, что горлышко этой амфоры обмотано повязкой из египетской шерсти. И поделилась этим сравнением со Спатале. Она мрачно глянула на меня и что-то презрительно буркнула, словно я вымолвила непристойность.

CLXX. Ближайшие дела

Два петушиных боя нынче вечером.