Читать книгу - "Южная Африка. Прогулки на краю света - Генри Воллам Мортон"

Я трижды поднимался наверх, и с каждым разом мой восторг только усиливался. Мне казалось, что все туристы должны дни напролет простаивать на крыше «Олд мьючел». Ничего подобного: я наслаждался перспективой в гордом одиночестве.

3

Я никогда не слышал слова тики до того, как приехал в Южную Африку. Как выяснилось, так здесь называют трехпенсовую монету. В Союзе невозможно прожить и дня, чтобы не услышать это странное слово. Серебряная монета старого образца достоинством в три пенса очень популярна в Южной Африке — не менее, чем в славящейся своей скаредностью Шотландии.

Откуда взялось такое странное название? Легче всего, конечно, предположить, что это местное подражание какому-то английскому или бурскому слову. Так, например, некоторые считают, что «тики» возникло в попытке точно воспроизвести словечко из языка африкаанс — «стаки», то есть маленький кусочек чего-либо. Другие полагают, будто слово произошло от английского «тикет» — билет, талон. Одно время чернокожим рабочим, занятым на общественных работах, платили не наличными деньгами, а талончиками стоимостью как раз в три пенса (позже они могли отоварить свои талоны в местной лавке).

В словаре Чарльза Петтмана, посвященном диалектизмам африкаанс, я обнаружил длинную и путаную статью на сей счет. Не вдаваясь в традиционные теории, автор выдвигает предположение, что данное слово имеет куда более древнее происхождение, чем считалось до сих пор — фактически восходит к тем временам, когда белых людей на Капе еще не было и в помине. Он допускает, что «тики» представляет собой готтентотскую транскрипцию португальского слова «патака», означающего мелкую монетку.

А вот еще один диалектизм, с которым неминуемо сталкиваются все иностранцы в Южной Африке. Речь идет о слове «морген» — это такая голландская мера площади, составляющая чуть больше двух английских акров. И еще два слова из той же области: «эрф», означающее по-голландски приусадебный участок, и «инхеританс» — участок застройки.

Южноафриканцы, в отличие от нас, не пользуются выражением «кинематограф». Вместо него в ходу очаровательное старомодное слово «биоскоп», которое любому взрослому человеку неминуемо навевает воспоминания о черно-белой хронике в провинциальном клубе — ну, знаете, путешествие по венецианским каналам и прочее. Однако из этого вовсе не следует, что южноафриканская индустрия развлечений отстает от мировых стандартов. Напротив, вы можете посмотреть все последние фильмы в роскошных «биоскопах», многие из которых снабжены кондиционерами.

Если вы приглашены на вечеринку в один из южноафриканских домов, можете смело рассчитывать на гостеприимный прием в американском стиле. Ужин будет восхитительным, а застольная беседа — веселой и непринужденной. Однако ближе к концу вечера вы почувствуете, что в воздухе повисло некое напряжение. Вы ловите странные взгляды, которыми обмениваются хозяева, и мучительно соображаете, что же не так. Еще через четверть часа, когда гости доели мороженое и кое-как проглотили обжигающе горячий кофе, очаровательная хозяйка обращается к присутствующим:

— Не хочется никого торопить, но, боюсь, мы опаздываем в биоскоп!

При этом никто не интересуется, хотите ли вы в биоскоп или, может быть, уже успели посмотреть данный фильм (что тоже нередко случается). Вся компания загружается в роскошный американский лимузин и поспешно ретируется из уютной реальности в страну грез.

4

«Капский доктор» — одно из наименований юго-восточного ветра, личного муссона Кейптауна. Обычно он налетает во время летнего засушливого сезона, а «Доктором» называется потому, что дует в сторону моря и, как полагают, уносит с собой все городские микробы. Муссон этот известен еще со времен Бартоломеу Диаша, и уже тогда люди относились к нему с боязливым почтением.

Итак, стоило мне проснуться поутру и высунуть нос наружу, как я сразу понял — «Капский доктор» заявился в город. Бросив взгляд в сторону Столовой горы, я увидел, что вершина ее окутана серой облачной пеленой, которая струилась по склонам на манер замедленного водопада. Достигнув некоторого уровня, клочья тумана редели и рассеивались в воздухе, но данный процесс никак не сказывался на общей массе «водопада». Воющий ветер гонял белые барашки по поверхности бухты. И все это время небо оставалось безоблачно-голубым, а солнце сияло с обычной силой.

Кейптаунский муссон — богатырь с капризным, переменчивым характером. Он дул с невероятной силой. Казалось, будто все городские улицы временно превратились в гигантские дымоходы, которые с такой силой разгоняли ветер, что люди на перекрестках вынуждены были сгибаться чуть ли не пополам — лишь бы устоять на ногах. Любопытно, что кое-где образовывались локальные зоны затишья, где ветер почти не ощущался.

Как я уже говорил, «Капский доктор» — особый, принадлежащий лишь Кейптауну ветер. Такое впечатление, будто город держит его взаперти в одной из пещер на Столовой горе и лишь время от времени выпускает на волю. Помнится, древние греки тоже верили, что ветры живут на вершине фракийской горы. Здешний ветер очень непостоянен, он меняется день ото дня. В тот день, о котором я говорю, он был не слишком злобен, скорее, напоминал не на шутку разыгравшегося щенка дога — большого и бестолкового. Он метался по улицам Кейптауна, срывая шляпы с мужчин, кусал женщин за голые коленки и порождал крохотные смерчи, куда затягивало старые газеты, грязную апельсиновую кожуру и цветочные лепестки. Но, самое главное, он выметал из города микробы!

И именно это ветреное утро я выбрал для того, чтобы отправиться на остров Роббен. С самого начала, как только я прибыл в Кейптаун, этот небольшой островок, маячивший посреди Столовой бухты, возбуждал мое любопытство. Издали он казался пустынным и гладким, как бильярдный шар. Я был наслышан о зловещей истории Роббена — в прошлом он использовался как тюрьма и лепрозорий — и во что бы то ни стало хотел осмотреть остров. Однако это было не так-то просто устроить, ибо в настоящее время Роббен принадлежал вооруженным силам Союза, и посторонние туда не допускались. Благодаря любезности местных властей мне удалось выхлопотать пропуск. И вот я очутился на продуваемой насквозь пристани, возле которой покачивались на приливной волне большие корабли и маленькие лодочки.

Я отыскал небольшой потрепанный буксир с названием «Изи», который и осуществлял сообщение между островом и материком. Добрая часть палубы была загружена припасами для военных (включая солидный запас пива для сержантской столовой). Все пассажиры были облачены в форму цвета хаки. Насколько я понял, часть из них возвращалась из очередного отпуска, остальные ехали на курсы переподготовки в артиллерийской школе. «Изи» неспешно снялся с якоря, и сразу же попутный ветер подхватил наш кораблик и понес к белой линии, обозначавшей выход из гавани в Столовую бухту. Я оглянулся на оставшуюся позади Столовую гору с ее облачной шапкой и узнал картинку, которую видел на десятках старых открыток: гора, туман, штормовой ветер и утлое суденышко, кренящееся к волнам.

Укрывшийся в рулевой рубке шкипер сказал, что сейчас-то мы выйдем в открытые воды без проблем, а вот возвращаться будет тяжеловато. Как только мы пересекли границу бухты, нас подхватили длинные набегавшие волны, которые время от времени перехлестывали через низкие бортики и заливали палубу водой. Ощущение было не из приятных: подняв воротники и втянув голову в плечи, мы поспешили в укрытие. Здесь я познакомился с молодым офицером, возвращавшимся из отпуска. Он рассказал мне, что жизнь на острове совсем неплоха — для тех, кто любит уединение. Однако большинство солдат с грустью смотрят на далекие мерцающие огоньки, которые с наступлением темноты зажигаются у подножья Столовой горы. Лично ему Роббен нравится, он ничего не имеет против такого образа жизни — выполнять свою работу, по вечерам читать книжки и копить деньги в ожидании более веселых времен.