Читать книгу - "Астральная жизнь черепахи. Наброски эзотерической топографии. Книга первая - Яков Шехтер"

Ужинали разогретыми в микроволновке котлетами, запеканкой из капусты и тонкими ломтями поджаренного хлеба. Боря пил пиво из жестяной банки, подробно объясняя разницу между голландским, израильским и немецким, но Николай Александрович не слушал.

– А где Алла? – вдруг сообразил он.

– Ха-ха! Ночь на дворе, полетела на гору.

– Это как это?

– Да как обычно, сначала в микву, потом на шабаш. Учиться будет каббальному делу.

– А миква что такое?

– Большая ванна. Как с головой в нее погрузишься, так вся нечисть от тебя отлипает. Жена моя, праведница, регулярно в нее бегает, будто на работу, только без денег.

– Это она сама придумала или подсказал кто?

– Ты че, сама! Да они без ребе плевка не плюнут, а если плюнут, то не вытрутся. Каждый чих строго по предписанию. Всемирный потоп помнишь?

– Не помню, но слышал.

– Большую микву человечеству устроили. Грязных в порошок, а из чистых новую попытку. У Алки теперь через день всемирный потоп в личном масштабе.

– Ну-ну.

Судя по всему, с Аллой работали понимающие люди, мастера. Уникальный опыт, накопленный Николаем Александровичем, оказался вовсе не уникальным. Писюшка, вчера обнаружившая астрал, сразу оказалась там, куда он карабкался столько лет.

Закончив ужин, перешли в салон.

– Телевизор? – вопросительно произнес Боря, доставая с полки серванта переносной пульт управления.

– Нет, спасибо.

Взгляд Николая Александровича упал на гриф гитары, выступающий из-за картонных коробок на шкафу.

– Лучше спой. Давно я тебя не слышал.

– А я бросил, – неожиданно легко сказал Боря. – Тут небо другое и песни другие. Старые не идут, а на новые не стоит.

– А говорил – душу отдам за пение, – помнишь?

– Помню. Только где она, моя душа? И есть ли вообще? Вот сын утверждает, будто у гоев лишь животное начало, а бессмертие принадлежит исключительно туземцам.

– Кто это – гои, туземцы?

– Туземцы, как ты понимаешь, аборигены, явреи то есть, а гои бездушные – мы с тобой, Колюня.

– Не понимаю, – Николай Александрович заинтересовался всерьез. – Сын твой еврей, а ты гой?

– Так получается, раз Алка еврейка. Сынуля то у меня совсем спятил, живет в Бней-Браке, пейсы запустил, в йешиве учится. Приезжает раз в месяц, морали читать.

– И давно с ним такое?

– Сразу по приезде. Но «поехал» он еще в России, после Афгана. Помнишь его историю? Тогда и началось.

Эту историю рассказала Николаю Александровичу жена, вернувшись после очередных посиделок с Аллой.

«Димка проснулся от шороха в палатке. Опасаться было нечего, патрули стояли в два эшелона, но вот змея могла заползти запросто. Он приподнялся на локте и тут же рухнул от удара по затылку. Очнулся от резкого запаха мочи, его голова почему-то болталась под боком медленно бредущего животного, которое вздумало справить малую нужду в непосредственной близости от Димкиного лица. Он попробовал приподняться, но не смог, руки и ноги оказались накрепко прикручены к седлу. Попробовал раскрыть рот и опять не сумел, губы намертво сжимала клейкая лента. Животное, видимо ишак, степенно пробиралось сквозь валуны и колючки. Черные валуны и рыжие колючки. Черные и рыжие. Черные и рыжие. Черные и рыжие…

Страшно мутило, едкий комок все время подкатывался к горлу, и Димка глотал, глотал его, боясь подавиться, пока не потерял сознание.

Второе пробуждение оказалось куда страшней первого. Он стоял на коленях, прижавшись спиной к валуну. Руки, закрученные по обе стороны камня, удерживали тело от падения. Разорванная гимнастерка обнажала плечи и грудь, перепачканные сладко пахнущей жидкостью. Дима поднял голову; высоко над краями ущелья парили орлы.

– Смотри, смотри, – скоро ты познакомишься с ними поближе.

Он узнал говорившего. Это был переводчик командира батальона – толмач, местный пастух, уже два года исправно помогавший на допросах. Стоящий возле него высокий душман с безумно блестящими глазами, быстро пробормотал несколько слов и, расставив в стороны руки, прижал голову к плечу.

Толмач коротко хмыкнул и перевел:

– Теперь просите своего бога. Пусть он за вас заступится.

Димка понял, о чем идет речь. О таких случаях им рассказывали на политзанятиях, стараясь поддержать боевой дух личного состава.

Жидкость, покрывающая его плечи и грудь, была медом, и когда душманы уйдут, вся полевая нечисть накинется на его тело. Парящие под облаками орлы упадут вниз, не торопясь, вырвут глаза, потом начнут расклевывать живот, раздирать внутренности. В раскрытые раны заползут муравьи и сколопендры. И завершат пир шакалы.

От ужаса Димка завыл, замычал сквозь пленку и замотал головой. Толмач наклонился и сорвал ленту.

– Теперь можешь кричать.

Жгучая боль хлестнула по губам, лента отскочила вместе со щетиной. Димка открыл рот, но вместо крика из него вырвалась струя рвоты.

Толмач ловко отскочил и скрылся за валуном. Через несколько секунд оттуда донеслись два вопля и Димка понял, что он не один.

Высокий душман крикнул повелительным тоном, плюнул в Димкину сторону, повернулся и полез по откосу. Толмач выскочил из-за валуна и поспешил вслед за ним. Проходя мимо Димки, он тоже плюнул, смачно, жирным плевком и ехидно произнес:

– Молись, молись, православный. Он терпел и вам велел.

– Я не православный! – неожиданно для себя крикнул Димка. – Я еврей, еврей!

Толмач на секунду замешкался, но тут же выправился и догнал высокого. Душманы скрылись за поворотом. Тишина…

– Мама, мамочка, – запричитал кто-то справа от Димки, – боженька, помоги!

– В душу, в мать, в рыло, в сумку, – матерились слева.

Прошло несколько минут. Димка уже стал надеяться на чудо, как вдруг его обдало порывом ветра. Над головой затрещал, задергался воздух, острые когти вцепились в макушку, безжалостно разрывая кожу. Димка закричал и, словно услышав его крик, из-за поворота выскочил толмач. Воздух снова затрещал, и когти исчезли. Подскочив к Димке, толмач быстро перерезал веревки и рывком поднял его на ноги.

– Беги вниз по ущелью, через пять километров ваша застава. Пошел!

Не понимая, что происходит, Димка заковылял вниз. Толмач шел рядом, поддерживая его под руку. Через пятьдесят метров затекшие ноги стали оживать, через сто Димка уже мог идти самостоятельно. Толмач отпустил руку.

– Смотри.

Он приподнял плащ, и потряс кисточками на краях.

– Понял?

Димка недоумевающе покачал головой.

– Беги, беги, как никогда в жизни не бегал. И не вздумай возвращаться – пристрелю. Ну?!