Читать книгу - "Любовь Онегина к бабушке Кларе - Мири Литвак"

уже не было таким спокойным, как рано утром. Волны вздымались всё выше и выше, брызгали и ударяли с силой. Пена попадала в глаза и в нос, и я подпрыгивал вверх, чтобы волна не стукнула меня прямо в лицо. Вокруг были все русские, пожилые и полнотелые. На голове у них были шляпки от солнца, хоть они и находились в воде, а одна тётенька вошла в воду в темных очках, и белая бумажка была прилеплена к ним под переносицей. Она осторожно продвигалась вперёд, будто опасаясь что-то испортить в своём облике. Мягкие округлые руки и большой живот подрагивали и колыхались, будто они сами были морской водой. Рассматривая её, я вдруг заметил за ней дядю Гарика. Он зашёл в воду за мной следом.

«Эй! Бобик!» – крикнул он. Он уже называл меня, как все. «До скал сплаваем?» – спросил он, указывая на небольшой залив, прилегающий к станции ныряния. Не дождавшись ответа, он прыгнул в воду. Вся его фигура на миг обрисовала ровную дугу поверх вздымающейся волны. Я только успел заметить, как блеснули его руки в широком взмахе кроля. Они были бледными, покрытыми седым пушком, – он ещё не успел загореть как следует, – а солнце делало их ещё белее белыми. Он грёб широкими и мерными движениями, не быстро, может быть, специально для меня – чтобы показать мне, что он меня ждёт, – не махая руками нервно и суетливо.

Сделав несколько гребков, он повернулся ко мне, чтобы убедиться, что я плыву за ним, и кивнул. Он не сказал ничего. В любом случае, море шумело и заглушало всё, так что всё равно ничего нельзя было бы услышать. Я помешкал немного и прыгнул в воду за ним.

Расстояние было небольшим. Мы плыли рядом. Я старался грести длинными движениями, так, как он, чтобы не отстать. Я был уверен, что он плывёт не в полную силу, я это видел. Он, видимо, в самом деле сильный и ловкий, хоть и старый, подумал я. В эту секунду я как раз повернул голову, чтобы вдохнуть, и жгучая соль в один момент затопила всё у меня внутри: глотку, нос и уши. Я сделал усилие не закашляться, насколько мог, чтобы не показаться новичком, который наглотался морской воды.

Скалы отгораживали небольшой залив, он походил на тихую бухту недалеко от берега. Солнце стояло уже высоко. Передо мной был виден берег, и весь город открывался взгляду, как на ладони. Он был светлым, высоким, современным и выглядел совсем новым, как будто только что выстроенным. Казалось, этот город пуст, будто никто не живёт во всех этих многоэтажных гордых кварталах, а каменные здания, сверкающие на солнце, – это не город, а только лишь декорация города. Всё было в нем слишком новым, гладким и чистым. Не было видно вещей, хлама и верениц разноцветного белья, сушившегося на балконах. Прохожие у подножья зданий-великанов виднелись редко. Я разглядел линейки пенсионеров, сидевших на лавочках у входа на пляж, которых мы видим, когда приезжаем рано утром: низкорослые бесформенные тёти, с белыми в рыжих пятнах волосами, и сухощавые мужчины с фуражками на голове. Они сидели, опираясь на палки перед собой.

«Хорош Израиль», – произнёс дядя Гарик. Он смотрел в сторону белого города вместе со мной. «И море хорошее, очень хорошее море, – добавил он, – только… слишком уж солёное». Я не понял, что он хочет сказать. Как же? Ведь море так и должно быть, солёным. Его лицо выражало удовольствие и некоторое смущение. Я спросил его, надо ли быть сильным, чтобы хорошо нырять, а он пожал плечами и ответил: «Сильным? Нет, сильным – не надо. Надо любить… хотеть…» И он взглянул на меня, прищурившись, будто смотрел издалека.

День приближался к полудню, а волны становились всё выше и выше. Дядя Гарик отвернулся от города и посмотрел в сторону моря вглубь. Оно было огромным и живым, будто у него тоже было какое-то своё настроение. Оно кипело, как человек в гневе, который может совершить какой-нибудь страшный поступок без причины, и лучше вести себя осторожно. Я побоялся, что, несмотря на мамины предостережения, дядя Гарик захочет поплыть туда, в глубину – море так влекло к себе, – но дядя Гарик только долго смотрел в ту сторону, а потом сказал: «Красота-то какая, а?»

Когда мы вернулись на берег, папа лежал всё в той же позе. Мама, мокрая и светящаяся, сидела на покрывале. Она тоже вернулась из своего заплыва. Я капнул на папу пару капель воды, и по всему его телу пробежала дрожь. Он съёжился и сердито замахал на меня руками: «Ах, Бобик! Не приставай!» – вскрикнул он. Мама звонко засмеялась, но я не засмеялся, а только улыбнулся папе в ответ чуть заметной таинственной улыбкой, так, как он улыбается мне, когда я уговариваю его пойти со мной в воду.

12. Мой друг Гарик

Теперь Гарик часто ездит с нами на пляж в Ашдод. Он хорошо управляется на нашем море, и совсем незаметно, что всю свою жизнь он плавал и нырял в пресной воде широких русских рек. Я был доволен, что у меня есть с кем плавать и плескаться в воде, потому что мама плавает быстро и не соглашается, чтобы я ходил в заплыв вместе с ней. «Ты маленький ещё», – говорит она, хотя на самом деле я хорошо плаваю, но каждый раз, когда я прошусь идти вместе с ней, она увиливает и только обещает: «В другой раз. Посмотрим…»

Мама всё так же предупреждает Гарика об опасностях Средиземного моря, но он только улыбается, заходя в воду. Он смотрит, как я плыву, и говорит: «Отлично, Бобик! Молодец! Положение тела на воде – что надо! Это самое главное. Работа ног – тоже в норме. Ноги у тебя длинные и сильные, как у твоего папы, только вот руки немножко…» – добавляет он. Дядя Гарик объясняет мне, что я должен производить движения руками по направлению к груди, а не к животу, и когда я делаю движения так, как он мне показывает, я сразу же чувствую, что продвигаюсь в воде быстрее и с бо́льшей лёгкостью. «Теперь я прыгаю в воде как лягушка, – говорю я ему и добавляю: – Скоро я смогу угнаться за мамой». А дядя Гарик смотрит на меня, прищуриваясь, и отвечает: «По-моему, ты уже можешь…»

Когда волна высокая и плавать по-настоящему нельзя, то мы играем: мы летаем на волнах. Когда приближается большая волна, я прыгаю на её вершину,