Читать книгу - "Любовь Онегина к бабушке Кларе - Мири Литвак"

не обращал на меня внимания. Небо было очень синим, ясным и большим. Облака тихонько плыли по нему и, как старые приятели, махали мне сверху. Далеко-далеко на краю пляжа был виден порт. Расплывчатый, он возникал из утреннего тумана – индустриальное чудовище, огромное и таинственное.

Сейчас мне не хотелось заходить в воду. Я сидел на песке и смотрел, как море движется и над его поверхностью нет никакого намёка на дядю Гарика. Таким образом я тоже путешествовал там под водой вместе с дядей Гариком. Я смотрел на разные растения и на живые существа, которых нет даже в самых глубоких реках России. Солнце нежно гладило поверхность воды, укачивая и успокаивая её, и как бы охраняло дядю Гарика сверху.

Я подумал, что, может быть, мама преувеличивает насчёт опасности серфинга в море, если дядя Гарик так это любит: море сегодня было спокойным. Принято считать, что лето кончается к праздникам, но как раз в праздники, когда жара спадает, море – самое лучшее. Оно спокойно и приветливо, волна пенится, но не бьёт больно и жестоко, как летом, так, что кажется, что море – существо живое, сильное и властное, а я против него тщедушен и слаб. Пляж пустеет, уже нет огромных семейств, которые едят арбузы и бросают корки и полиэтиленовые пакеты вокруг, так что потом они всплывают в воде, как мёртвые медузы.

Я подумал о лодке и о серфере дяди Гарика, которые он сам построил. Он чинил их и следил, чтобы не испортились, лёжа на антресолях в течение длинных зимних месяцев, ведь лето в России такое короткое!

Стало жарко, и я не заметил, как прошло время. Дядя Гарик вышел на берег, мокрый и гладкий от воды, он весь блестел от моря и солнца. Его лицо светилось точно как мамино, когда она возвращается из заплыва. Он довольно вздохнул, наклонился ко мне – прохладная вода приятно потекла на меня – и поцеловал меня, не знаю, от наслаждения или чтобы поблагодарить меня, будто я сделал для него что-то важное.

Мы сдали маску и ласты и отошли от станции. По дороге, издалека, я увидел папу. Он лежал на подстилке и читал свою книгу по философии искусства.

«А где Тина?» – спросил дядя Гарик, когда мы подошли.

Папа оторвал голову от книги и указал далеко в глубь синевы. Через некоторое время я разглядел там маленькое белое пятнышко.

«Вот она! Вот она!» – указал я по направлению так, чтобы дядя Гарик тоже увидел. Я же знал, что он не различит маму в огромном синем пространстве, но когда мама плывёт, всё её тело прыгает вверх и вниз, и белый кусочек попки выглядывает из-под купальника, поблёскивая на синем, как капелька пены, которая оторвалась от волны и играет в одиночку.

11. Горбушка

Гарик указал на дно своей сумки. Я посмотрел вовнутрь, но ещё перед тем, как что-нибудь увидеть, почувствовал запах хлеба. На пляже, у воды, запах моря и ветер затмевают всё, но всё-таки я почувствовал запах, сильный, насыщенный. Горбушка чёрного хлеба, лежавшая на дне сумки дяди Гарика, была того же сорта, который бабушка Клара покупает в магазине у Олега, недалеко от дома. Плотный хлеб темно-серого цвета, и каждый ломоть в несколько раз тяжелее того воздушного, который мама приносит из супермаркета.

«Выходя из дому, – сказал мне дядя Гарик доверительно, будто одаряя ценной информацией, – я всегда беру с собой кусок хлеба, чтобы не остаться голодным в течение дня».

Нет, конечно, ты не останешься голодным, хотелось мне заверить его. Сегодня суббота, и нас ожидает настоящий праздничный обед, субботний! Может быть, мы даже пойдём в ресторан по случаю приезда дяди Гарика, подумал я, но в этот момент папа оторвался от книги, повернул голову к нам и сказал: «Ну, так как вы провели время?» Он кивнул в сторону пластиковой пляжной сумки, стоявшей на краю покрывала, и сказал: «…там должно быть что-нибудь… в Тининой сумке, кофе… посмотрите… если хотите… Бобик, достань мне какой-нибудь фрукт, если есть», – добавил он и снова погрузился в чтение.

Мой папа не любит море. Он едет с нами на ашдодский пляж, потому что мама очень просит. Мама любит проводить время в кругу семьи, чтобы все были вместе. Она считает, что если каждый из нас занят самостоятельно, то мы перестаём быть единой семьёй. Я тоже люблю, когда папа ездит с нами, хоть он и не заходит в воду. Мама уговаривает его, и я тоже, но безрезультатно. Когда я прошу его, он только ухмыляется, будто что-то тайное не позволяет ему погрузиться в воду, будто он заколдован, и как только переступит линию прибоя, случится что-то ужасное.

Папа лежит на покрывале, постеленном на песке, и читает свои книги по философии искусства, а иногда он встаёт немного прогуляться вдоль берега. Мы идём у самой воды и видим ашдодский порт далеко впереди. Он вздымается, как огромное чудовище, почти город сам по себе. Папа наблюдает за людьми на пляже и делает всякие смешные замечания на их счёт, а каждый раз, когда волна подходит близко, он спасается бегством подальше в песок. Он, видимо, боится, что она укусит его за пятку.

Мой папа не раздевается на пляже, а только иногда снимает рубашку и остаётся в белой майке, в которой он ходит дома. Его кожа совсем не загорает, будто он живёт в стране вечной зимы, а не в Израиле, где в любой момент года полно солнца. Его могучие плечи выглядят как-то особенно оголёнными и робкими на фоне лямок майки, а тонкая паутина синеватых жил выступает на них, как нарисованная.

«Твой хлеб вкусный, – сказал я Гарику, – но вот попробуй мамин бутерброд». И я протянул ему аккуратный мешочек с бутербродом, завёрнутым в белую салфетку.

Гарик выпил свой кофе стоя. Он не присел на покрывало около папы, а продолжал спокойно стоять на песке и всматриваться вдаль. На этом пляже я часто наблюдаю мужчин, которые стоят в такой позе к морю лицом. Я не знаю, почему они не гуляют или не играют в пляжный теннис, не лежат на покрывале и не читают книжки и журналы, как это делают женщины. Они не переговариваются ни с кем, а только стоят в одиночку, смотрят в синеву моря и молчат.

«Я пошёл в воду», – сказал я в конце концов. Я не мог больше терпеть.

После долгого пребывания на солнце вода холодом жгла кожу, а море