Читать книгу - "Любовь гика - Кэтрин Данн"

Я вытаскиваю из шкафа старый большой чемодан, бывший костюмерный кофр. Открываю его и достаю «шкатулку Миранды», как я ее называю, хотя Миранды в этой «шкатулке» – всего ничего. Все помещается в неглубокой картонной коробке. Школьные фотографии. Стопочка табелей успеваемости. Письма от сестры Т., приходившие четыре раза в год на протяжении шестнадцати лет. Отзывы воспитателей: «Миранда читает, опережая общий уровень класса на два года. У нее легкий, веселый нрав, но при этом она упряма и имеет наклонности к непослушанию». Результаты экзаменов. Список прививок. Медицинская справка о перенесенной ветрянке. Возмущенное письмо, обернутое вокруг печатного бланка с результатами медосмотра.

В тот год ей исполнилось пятнадцать, и она сбежала из монастыря. Связалась с каким-то гитаристом-оккультистом, подрабатывавшим шофером в курьерской службе «Юнайтед парсел», который прятал ее в своей «богемной», как было сказано в письме, квартире три недели, пока ей не сделалось скучно и она не вернулась в приют. Миранда ничуть не раскаивалась в содеянном, по словам монахини, и была далеко не девственницей, по словам доктора. Пресвятая Дева Мария уберегла ее от беременности и нехороших болезней. Ей грозили исключением из приюта и переводом в интернат для трудных подростков. В итоге мои ежемесячные выплаты монастырю выросли в полтора раза, и Миранда осталась у них.

Я хорошо помню, что чувствовала, получив это сердитое письмо. Мне было страшно за нее, но в то же время в душе возник какой-то странный восторг, словно этот дерзкий побег стал победой ее вольной природы над строгим порядком, внушаемым с детства. Я положила в коробку тонкую стопку рисунков, которые мне подарила Миранда, закрыла крышку, вынула коробку из кофра и отложила в сторону.

Весь кофр заполнен подборками вырезок, толстыми пачками, обернутыми в черный пластик. Фотографии. Аудиозаписи. Толстый рулон цирковых афиш, скрепленный высохшими ломкими резинками.

Эти хрупкие, легковоспламеняющиеся бумаги – все, что осталось от моей жизни. Это история происхождения Миранды. Ее истоки и корни. Она живет и не знает, что было причиной ее появления на свет. Она представляет себя одинокой и уникальной. Она не знает, что является частью – и результатом – сил, которые сформировались задолго до ее рождения.

Может, она и вправду решила избавиться от хвоста. Или это просто слова? Она не знает его значения и не понимает, чем он ценен. Но что-то у нее в душе болит, предупреждая ее.

Я вытаскиваю из рулона верхнюю афишу. Бумага сухая и жесткая, она скорее сломается, чем порвется. Я осторожно разворачиваю афишу на заплесневелом ковре и, чтобы она не свернулась обратно, придавливаю уголки тяжелыми стопками бумаг, обернутых черным пластиком.

Передо мной предстает семейство Биневски, в блестящих белых одеждах, на салатовом с синими пятнами фоне. Они улыбаются. Здесь, на этой афише, они по-прежнему вместе. Все члены семьи выстроились в живую пирамиду, в основании которой стоит Цыпа в его короткий период «Фортунато – самый сильный ребенок на свете». Папа «зарезал» эти афиши вместе с номером Цыпы прежде, чем публика увидела и то, и другое. Но это мой самый любимый семейный портрет. Шестилетний Цыпа, с его золотистыми волосами и прелестной улыбкой, стоит в самом низу, вытянув руки вверх. У него на ладонях стоят наши родители. Очаровательная Хрустальная Лил замерла в откровенно эротичной позе, подняв одну стройную ногу над головой, в объятиях красавца «Ала, инспектора манежа», нашего папы, Алоизия Биневски, в высоких сапогах и белых галифе. Их улыбки в желтых лучах прожекторов словно уносятся вверх, к нашей звезде, нашему сокровищу: «Артуро, удивительный Водяной мальчик» плывет в штрихах синей воды, расправив ласты, как ангельские крылья, в правом верхнем углу, его голый череп сияет в ореоле света. В левом углу из взвихренного синего фона вырастают клавиши фортепьяно. «Блистательные музыкантши, сиамские близнецы, Электра и Ифигения». Элли и Ифи. Их длинные черные волосы гладко зачесаны и собраны в пучки на затылке, их тонкие белые руки переплетены, бледные лица будто светятся изнутри, фиолетовые глаза сияют.

Я тоже там есть. «Альбиноска Олимпия», стоящая боком, чтобы был виден горб. Лысая голова кокетливо склонена набок. Олимпия на афише делает реверанс, одной рукой указывая на чудесного Цыпу и его великолепную ношу. Цыпе тогда было шесть, мне – двенадцать, но он был выше меня на голову. По верху афиши тянется выгнутая дугой надпись, искрящаяся блестками: «Фантастические Биневски».

На школьной фотографии из выпускного класса лицо Миранды – точно такого же размера, как лица Биневски на афише. Я прикладываю фотографию рядом с Цыпой, с Арти, с папой Алом. Миранда похожа на Арти. Те же высокие скулы Биневски, те же монгольские глаза. Увидит ли она это когда-нибудь?