Читать книгу - "Чефуры вон! - Горан Ввойнович"

У нас на Фужинах есть соседи, а есть комшии. Ничего между ними общего нету. К примеру, на нашей лестничной площадке четыре квартиры: в двух соседи, а в одной — комшии. Соседка — это, например, Маршичка, у которой сын Перо, гашишник. Она и Радован постоянно трахают друг другу мозг на заседаниях домкома, и цветы эти ее, в горшках возле дверей, Радована бесят. Я с Перо только привет-пока. Он первые три класса ходил в нашу школу, а потом перешел в школу Прежихова Воранца[83]. Радован говорит, что Маршичка не хотела, чтобы ее сын ходил в школу вместе с чефурами, и вот теперь получила сына-наркомана. Радован ей теперь всю жизнь не простит, что она перевела Перо в элитную типа школу. С тех самых пор они и собачатся, а если при Радоване кто упомянет Маршичку, он сразу — «корова».

Следующая дверь, за Маршичкой, тоже соседи, Фурлан. Молодые такие, приятные, и двое детей у них. Фурланка — симпотная телка, только вид у нее какой-то «горнолыжный», короче, одевается, как все словенки. С Фурланом они только и делают, что каким-нибудь спортом занимаются, словенским, конечно: джоггинг, велоспорт, горные лыжи, — да еще детей с собой таскают. Дома их вообще не бывает: все время где-то мотаются. Ранке они ужасно нравятся, потому что вежливо ей говорят «здрасте», всегда в настроении, дети хорошо воспитаны, двери всегда придерживают и в лифте здороваются, ну и прочая муть-перемуть. А Радован вечно ворчит, что это ненормально — столько шляться везде, и вообще глупо так много времени на себя тратить. И каждый раз обязательно добавит: они типичные словенцы. А это совсем не комплимент.

Дальше идут наши комшии Ристичи, ясное дело, чефуры; их дверь соседняя с нашей, так что я их музон часто слушаю, когда Боле Pink TV врубает. Боле и Живка оба из Боснии, из одного села, где-то под Биелиной; у них две дочери, Снежана и Саня, обе замужние, а Снежана даже беременная. Боле работает завхозом в гимназии Бежиград, а Живка уже на пенсии, у нее там какие-то проблемы с сердцем или что-то типа того. Они наши комшии: к ним можно прийти в любое время — например, если ключи от квартиры забыл, или, скажем, в воскресенье вечером тебе вдруг яйца понадобятся, или когда Радован не может посмотреть какой-нибудь футбольный матч из-за того, что Ранка смотрит свою лабуду, тогда он точно идет к Боле. А когда Боле празднует Славу[84], Радован сруливает к ним и надирается там до усрачки. И стоит только зайти, сразу тебе: «О, Марко, где ты пропадаешь? Да как твои дела? Съеди мало. Попий нэшто. Давай поешь, вот мясо есть запеченное. Вот тебе специальное баскетбольное пиво». Боле и сам частенько заваливает к нам, если в чем-то не может разобраться и нужен совет, только вот он постоянно в чем-то разбирается и разобраться не может, а как придет, то уже рта не закрывает, говорит без остановки, и выпроводить его нереально. Он знает все, что происходит на Фужинах. Хуже всякой бабы. Знает про каждого всё, в курсе всего. Информбюро, блин, какое-то. Если бы он на полицию работал, то на Фужинах и преступности бы никакой не было.

Вообще я терпеть не могу, когда Боле вдруг сваливается на голову. Слышь, Боле, не пойти бы тебе? Обычно я тут же линяю, а сегодня так даже обрадовался, что Боле пришел и нарушил эту нашу тишину, встряхнул нас маленько. Боле слышал, что я был в полиции, и пришел порасспросить. Не то чтобы конкретно для этого пришел — он типа зашел уточнить, когда заседание домкома и всякая там лабудень, но мы-то сразу просекли, что он пришел разузнать, что там со мной стряслось. И вот он все темнит да темнит, все пытается нас на разговор вывести. Ну, Боле, давай уже, спроси напрямую.

— Смотрю, идет этот Маринин малой, Ацо, рука в гипсе, я и спрашиваю у Миры из восьмого дома, — они с ней знакомы, — а та говорит, что ему в полиции руку сломали, что Марина потом его в травмпункт возила, а те его так и оставили, будто ничего не было. А он со сломанной рукой, да еще ребра треснутые.

Я глаза вытаращил. Мы же созванивались с Ацо, и он мне ничего не сказал. Мать их. Даже Радован присел от удивления. Его тоже огорошило.

— Я Любице из банка об этом сказал, а она мне: так и Марко был с ним. Я испугался, не дай бог Марко так отделали. Э, Марко мой, с полицейскими шутки плохи, это такие люди подлые. Нет, подумать только, ребенка вот так. Марко мой, стыдно. Да еще когда я услышал, что ничего-то и не было, что они только чутка в автобусе пошумели… Только там эта свинья Дамьянович, шофер, это он полицию вызвал…

— Койи Дамьянович?

— Да, этот, с Прегловой, да ты его точно знаешь: он из-под Ниша откуда-то, то еще говно, в Сатурнусе шофером работал, жена у него на почте секретаршей. Ты-то его должен знать, как же его звать-то?..

— Па шта е он звао полицию?

— И я про то же, ничего они не разбили, ништа, только поорали, сказал бы им спокойно, чтобы они вышли из автобуса, и делов-то. А, Марко?

— Что это ты говоришь… говно… почему? Что это за тип такой?

— А говно самое натуральное. Его дочка ходила с этим, сыном Бешлича, и, когда они перестали ходить, он этого малого отдубасил. Взрослый мужик — и вот так ребенка отделал. К тому же это она его бросила.

— И где он живет?

— Да на площади Прегла где-то, не знаю я точно… Комшич хорошо его знает, кажется, они вместе когда-то работали. И он его вроде как подставил, только я не знаю, что там было. Если уж он с Комшичем снюхался, сам понимаешь, что это за тип…

Ой, Боле, вот надо было тебе это рассказывать? Радован сейчас точно заведется и будет крутить в голове, кто этот шофер с площади Прегла. Потому что как такое может быть, что какой-то чефур, да еще с Фужин, а он его не знает. До самого утра теперь будет перебирать в памяти всех чефуров с Фужин и из мозга этого Дамьяновича выковыривать. А я все думал об Ацо и о том, что ничего такого мы не сделали и что этот Дамьянович нас круто подставил, мать его. Особенно Ацо. Я и лица его не помню… Может, Ади и Деян его помнят. Кто-нибудь точно что-то о нем знает.

— Говоришь, не знаешь, как его жену зовут?

— Да знаю, только вспомнить сейчас не могу. На почте работает. Черная такая. Она вроде как хорватка.

Ну, это сейчас, конечно, самое важное.