Читать книгу - "Современная английская повесть - Стэн Барстоу"

постараться все же быть доброй с этой девушкой, которая никогда ее не любила, всегда была восстановлена против нее. Ведь никому из них не было дано того, что открылось ей, — это постижение мира, завершившееся в четыре часа пополудни, когда умирал Бен. И что бы ни случилось потом, она не утратит этого познания — ведь только оно и может принести ей спасение в конце концов.

— Может, ты хочешь пить?

Элис уставилась на нее.

— Ты ничего не понимаешь, да? Ты ходишь взад-вперед, словно во сне. Бен умер. Он мертв.

Внезапно она с силой стукнула кулаками по столу.

— Я знаю.

— Ты не понимаешь. Ты все не можешь в это поверить.

— Есть чай. И какао. Я купила немного какао на рынке.

— Ты что же…

И тут Элис вдруг встала, огляделась по сторонам, ища свое пальто. Было уже поздно, далеко за полночь. Никто больше не появлялся.

— Ты сказала, что хочешь, чтобы тебя оставили в покое? Ладно. Я ухожу. Я тебе не нужна. Никто из нас тебе не нужен. И никогда не был нужен.

Рут стояла на пороге. Ей было жаль Элис, и в то же время она снова почувствовала свою отчужденность от нее — их разделяла целая пропасть.

Она сказала:

— Сегодня луна. Тебе светло будет спускаться с холма. Иди, ничего не бойся.

В очаге рассыпались поленья, искры взлетели вверх и медленно опустились, словно фейерверк.

— У меня к тебе дело. — Голос Элис звучал жестко. — Принести его сюда, когда они сделают все, что нужно, или в Фосс-Лейн? Тебе решать.

— Мне все равно.

— Так куда же?

— Твоя мать…

— Она хочет, чтобы его принесли к нам домой.

— Тогда пусть будет по ее.

Потому что она не хотела, чтобы здесь стоял гроб и лежало тело. У нее есть все, что ей нужно: Бен с ней, и весь дом полнился им, как если бы он был жив.

— Так будет проще.

Но едва она произнесла эти слова, как почувствовала страшную усталость и отупение.

— Оттуда легче. Ближе.

На пороге Элис обернулась:

— Ты даже не плачешь. Ты такая бесчувственная, что у тебя нет даже слез.

Рут вернулась к своему стулу и тут же заснула. Огонь в очаге понемногу затухал и угас совсем, и, когда Джо пришел к ней в шесть часов утра, комната стояла холодная и неуютная в первых стылых лучах рассвета.

Они никогда не послали бы его сюда, он, верно, сам решил пойти, и тут уже ничто не могло его остановить. Когда она открыла глаза, он был здесь, рядом. И с тревогой смотрел на нее.

— Джо…

Она пошевелилась и сразу почувствовала, что у нее болит все тело особенно шея и спина; а левая рука, лежавшая под головой, пока она спала, совсем занемела.

Комната была такой же, как прежде, все на своих привычных местах, и это удивило ее в первое мгновение — ей почему-то казалось, что все станет совсем другим.

— Джо, — повторила она снова, обрадованно, потому что он был единственный, кого ей хотелось видеть возле себя, с кем ей хотелось побыть вместе. Она испытала огромное облегчение, увидав его и зная, что он не станет настаивать на чем-то вопреки ее желанию и ей ничего не надо будет ему объяснять.

— Ты так и не ложилась.

— Но я спала. Я не думала, что мне захочется… уснуть. А подняться наверх не было сил, слишком устала.

Ей припомнилось это изнеможение, когда все мысли у нее путались и она сама не понимала, что делает.

— Но тебе, верно, было неудобно.

— Это неважно.

С минуту они помолчали, глядя друг на друга. Но не потому, что чувствовали смущение или страх. Просто им не нужны были лишние слова.

Джо прошел на кухню, и она слышала, как он открыл плиту и принялся выгребать оттуда золу; потом пошел во двор за углем, наполнил водой чайник.

Он крикнул ей из кухни:

— Пока чайник закипит, я займусь курами.

— Не надо.

Она хотела сделать что-то сама, и к тому же ей захотелось поглядеть на кур. Она взяла миску, насыпала в нее отрубей. Джо не спорил. Он всегда принимал как должное то, что говорили другие, уважал чужие желания.

Куры в ожидании, пока отопрут курятник, расшумелись, словно орава ребятишек, а потом выпорхнули из курятника и, хлопая крыльями, наскакивая друг на друга, сновали у ее ног, а она стояла и смешивала отруби с водой. Рут казалось, что со вчерашнего утра, когда она вот так же отправилась кормить кур после ухода Бена на работу, прошла целая вечность.

Потом она собрала яйца — некоторые были еще теплыми. Она положила их в пустую миску, и они лежали там кучкой, серовато-кремовые и светло-светло-коричневые, похожие на камушки, которые Джо собирал на морском берегу, когда ему было шесть лет и родители взяли его с собой, уезжая в отпуск. У Брайсов было тогда немного денег, и они откладывали их из года в год, чтобы поехать на поезде за сорок миль от Тефтона к морю. Джо рассказывал ей про эту поездку, он помнил каждую мелочь; те пять дней у моря волшебным светом сияли ему из прошлого. Это было еще до того, как Рут приехала сюда, и она любила слушать его рассказы о тех днях, потому что ей хотелось знать все, что было с Беном раньше, ей хотелось хоть в мыслях быть участницей его жизни.

А через месяц после этой поездки Артура Брайса покалечил бык, и хотя Райдал в конце концов снова взял его к себе, но теперь ему поручали только случайную работу, денег уже не стало, и в отпуск они больше не ездили.

— Я зажарю тебе яичницу, — сказал Джо, когда она вернулась из курятника. — Плиту я уже растопил.

— Не надо.

Он не стал настаивать.

— Но ты сам поешь. Приготовь себе завтрак, Джо.

— Я, как проснулся, прямо пошел сюда. В доме еще не вставали.

— Элис сидела здесь допоздна.

— Ну да. А потом они не спали всю ночь, плакали и всякое такое. Я все слышал.

Он взял два яйца.

— А ты не плачешь, Рут.

— Нет.

Джо. Как это он в четырнадцать-то лет так все понимает, так знает, что надо делать, как говорить? Он невысок для своего возраста и сложением в отца — такой же широкоплечий, с широкими ступнями и запястьями. А Бен и Элис высокие и тонкокостные — оба в мать.

Джо аккуратно зажарил два яйца, поливая их жиром, пока желтки не покрылись