Читать книгу - "Филантропы в рваных штанах - Роберт Трессел"

И так повторялось всегда − ошибется кто-нибудь из них, случится беда с человеком или какая-либо неприятность, он очень редко, а вернее, никогда не встретит со стороны товарищей сочувствия. Напротив, большинство из них в таких случаях откровенно радовались.

Был среди них один бедняга − чужак в их городе, приехавший из Лондона, − его выгнали с работы за то, что он разбил стекло. Его послали выжечь старую краску на старой оконной раме. А он не очень-то умел обращаться с горелкой. Дело в том, что в фирме, в которой он работал в Лондоне, такую работу почти никогда не поручали простым рабочим. Этим занимались мастера. У Раштона тоже мало кто умел обращаться с горелкой. Все старались уклониться от этой работы, потому что горелка почти всегда оказывалась не в порядке, и поднимался крик, что работа, мол, заняла слишком много времени. Потому-то они и подсунули ее чужаку.

Человек этот долгое время был без работы, наконец устроился к Раштону, и ему было очень важно удержаться здесь, потому что в Лондоне у него остались жена и дети. Когда десятник поручил ему выжечь краску на окне, он не захотел признаваться, что не умеет этого делать, понадеялся, что справится. Но он очень волновался, и кончилось все тем, что хотя он выжег краску как следует, но, уже заканчивая работу, нечаянно направил огонь на большое оконное стекло, и оно лопнуло.

Послали в мастерскую за новым стеклом, и бедняга проторчал на работе до позднего вечера. Он вставил его в раму уже в неурочное время, отработав таким образом половину его стоимости и возместив отчасти ущерб.

Работы в эту пору было не так уж много, и в субботу двух рабочих рассчитали. Один из них, к всеобщему удовольствию, оказался чужак. Рассказ о разбитом стекле вновь и вновь повторялся во время обеда и вызывал веселый смех. Похоже было, что рабочих возмущало, как это чужак − да еще такое ничтожество, даже с горелкой обращаться не умеет − имеет наглость делать попытки заработать себе на жизнь. Одно ясно, говорили они, ликуя, больше уж он никогда не получит работы у Раштона, вот и отлично.

И тем не менее все они знали, что такая же беда может случиться с каждым из них.

Однажды двух рабочих уволили за то, что потолок, который они белили, пришлось отмыть и белить заново. В этом вовсе не было их вины − потолок требовал специальной обработки, но им не разрешили сделать все как следует.

И тем не менее, когда их выгнали, многие посмеивались над ними и радовались. Может быть, потому что увольнение этих двух несчастных увеличивало шансы остальных удержаться на работе. Так бывало сплошь и рядом. За редкими исключениями рабочие весьма почтительно относились к Раштону и Хантеру и очень мало уважали друг друга.

И не только маляры. Каждый бывал рад, если кто-то попадал в беду.

Однажды в плотницкой мастерской изготовили садовые ворота, которые плохо закрывались, причина была обычная − рабочему не дали времени сделать их как следует. После того как их установили, один из рабочих той же мастерской, взяв белила, написал на них большими буквами: «Хороша работа столяра, не хватает одной тонны шпаклевки».

Но стоило послушать, как они беседуют в пивной в субботу вечером после получки, и можно было вообразить, что это лучшие друзья, товарищи и приятели, а к тому же самые независимые умы на свете. Такие парни, которых только тронь, и они грудью встанут на защиту друг друга. Каких только историй не рассказывали они там о подвигах, которые они совершили, о работах, которые они посылали к чертям, о том, как они «отделали» хозяев, как выплеснули бадью с белилами прямо на нанимателя, какие чудовищные оскорбления и побои они этим нанимателям наносили. Но странное дело, по какой-то причине весьма редко можно было найти свидетеля этих подвигов. Похоже, что великодушие и деликатность мешали им действовать в присутствии свидетелей.

Когда Красс выпивал пинту − другую пива, он обожал рассказывать подобные истории. Вот одна из этих историй, рассказанная им у «Крикетистов» в субботу вечером, на той самой неделе, когда уволили Билла Бейтса и Забулдыгу. «Клуб крикетистов» был расположен в нескольких минутах ходьбы от мастерской, и в дни получки многие туда заходили выпить, перед тем как отправиться домой.

− В четверг, часов примерно в пять, заходит в мастерскую Хантер и говорит: «Мне, говорит, надо, чтобы вы. Красс, подготовили ведро с белилами, говорит он, чтобы было, говорит, готово к утру». − «Ах, вот как, говорю я и смотрю ему прямо в его поганые глаза, − надо, значит, вам?» Так прямо и говорю. «Надо», − говорит он. «Так вот что, можете сами его приготовить, говорю я, потому что я не собираюсь этим заниматься», − прямо так и говорю ему. «Какого черта, говорю, приходите сюда в такое время с таким приказом?» − говорю. Вы бы померли со смеху, − продолжал Красс, вытирая рот после очередного глотка тыльной стороной руки и оглядывая всех, чтобы убедиться, какое впечатление производит его рассказ, − вы бы померли со смеху, если бы видели все это. Он обалдел. Когда я это ему сказал, у него аж челюсть отвалилась. Тут он принялся извиняться и говорить, что не хотел меня оскорбить, а я ему прямо так и врезал, чтобы он мне больше не устраивал таких номеров. «Приходите со своими приказами в подходящее время», − сказал я ему, прямо так и сказал. «Тогда я буду их выполнять, говорю, а иначе − ни черта».

Красс допил свой стакан и оглядел аудиторию, которая уставилась на него в восхищении. Все смотрели то на рассказчика, то друг на друга и одобрительно кивали головой. Да, без сомнения, что так и надо обращаться с такими нахалами, как Скряга, − держаться стойко и давать им понять, что не потерпишь никаких штучек.

− Вы ведь не осуждаете меня, верно? − продолжал Красс. − Чего ради мы должны терпеть от всяких там? Мы ведь не какие-нибудь китайцы.

Слушатели не только не осуждали его, а заверили, что при подобных обстоятельствах они действовали бы точно так же.

− Что касается меня, я человек такой, − заявил высокий детина с громким голосом, который обычно умирал со страху, стоило Раштону или Скряге глянуть в его сторону. − Я такой человек, я никогда не