Читать книгу - "Исчезновение Залмана - Максим Д. Шраер"

Паром был выкрашен в бледно-голубой, белый и черный – цвета горизонтальных полос на эстонском флаге. На самом деле он плыл не на Сааремаа, а на близлежащий остров Муху. («Ловим на муху», – пробормотал Арт, когда они оформляли билеты. «Таа-таа, Сааремаа очень кароший форель», – ответила кассирша, не уловив подвоха в словах иностранца.) А уже с острова Муха по дамбе переезжали на Сааремаа. Арт жонглировал всеми подробностями предстоящего путешествия, как чародей, и всякий раз, когда они отправлялись куда-нибудь, Айлин поражалась его осведомленности. Она заказывала книги, читала путеводители перед сном, подчеркивала абзацы и вклеивала желтые и зеленые ярлычки. Арт в жизни на открывал путеводитель, но все равно оказывался чемпионом по части информации. Пока они ехали из Пярну, Айлин открыла свой измятый Бедекер и принялась цитировать раздел о Сааремаа: «Обязательно посетить Епископский замок, памятники каменного века, знаменитые метеоритные кратеры».

– Они, видно, полные идиоты, – прервал ее Арт.

– Почему полные?

– Ну смотри, это так, по верхам. Во-первых, надо было упомянуть, что это здоровенный остров, раз в десять больше Мартас-Винъярда. Они же пишут для американцев, но никак не привязывают к понятным величинам.

И Арт разразился целой лекцией о происхождении старинного названия острова – Эзель, о местных пиратах, опустошавших побережье Швеции, и о сааремских бунтарях, сражавшихся с датчанами и крестоносцами. К тому времени, когда их красный «опель» приблизился к проверочному пункту на переправе, Арт уже привел Айлин на север с недрогнувшим войском Петровым, вот-вот собирался перенестись вместе с женой в девятнадцатый век, когда Сааремаа превратился в популярный среди остзейских немцев курорт. Если бы американка, особенно ровесница Айлин, со стороны наблюдала тираду Арта, она бы подумала, что он чем-то разгневан. Но это было не так, и еще когда Арт только начинал за ней ухаживать, Айлин почувствовала, что это горение, издали казавшееся гневом или какой-то болезненной самонадеянностью, на самом деле было еврейской чертой характера, мальчишеским желанием всем угодить и всё узнать.

Во время переправы они сначала сидели в душном буфете на средней палубе, пахнущей кильками и свежей краской. Потом переместились на верхнюю палубу. Неподалеку от них расположились трое здоровенных парней в штанах и куртках из желтой клеенки, по-видимому, сааремских рыбаков. Все трое дымили.

– Викинги, – шепнул Арт, целуя Айлин в шею.

Викинги курили молча, лишь изредка произнося короткие фразы, едва шевеля губами. Самый высокий из них, здоровяк с соломенными волосами и карими глазами, смерил их взглядом, повернулся к воде и сплюнул через борт.

Пересекая Сааремаа с северо-востока на юго-запад, они минут сорок ехали в направлении Курессааре, столицы острова, только раз остановившись по пути, чтобы сфотографировать часовенку, сложенную из сине-зеленых камней. Дорога петляла, припадая к берегу моря. Меж стволами сосен мелькали расштрихованные солнцем отмели.

– Передохнем? – спросила Айлин, дотронувшись до его паха левой рукой.

Он свернул с шоссе, потом развернулся и поехал по песчаной дорожке. Они оставили машину на поляне у кривой сосны, совсем близко к воде. До эстонской независимости в этом месте, судя по всему, располагался пионерский лагерь. На узком пляже было две кабинки, когда-то оранжевые, но теперь уже ржавые и много лет не крашенные.

Они немного прошли в сторону хилых дюн, в которые упиралась лесная тропка, и Арт думал о том, что они не занимались любовью с тех пор, когда Айлин забеременела. И хотя акушер-гинеколог в присутствии Айлин уверил его, что можно не только путешествовать, но и «другое» тоже, Арт по-прежнему сомневался.

Они вскарабкались на дюну и осмотрелись. На краю дюны, там, где сосновые иголки вонзались в песок и где мох был бледен и сух, Арт расстелил полотенце, унесенное ими из пярнуской гостиницы. Они сидели на полотенце, сплетая и расплетая руки, будто пытаясь нащупать что-то друг в друге. Когда Айлин потянулась к нему и поцеловала в губы, Арт закрыл глаза и вдруг вспомнил своего жовиального дружка Костю Фраермана с Парка Победы. Костя объяснял ему и еще двум девятиклассникам, как его родители поступали, когда мать была беременна младшей сестренкой: «Чувак ложится на спину. Чувиха садится на него сверху, а руками вроде бы упирается в пол. Чтобы живот не повредить. И вот так они трахаются». Шестнадцатилетним советским мальчикам это казалось чем-то очень странным и перверсным, а теперь Арт и Айлин были этими чуваком и чувихой, этими родителями, ждущими рождения ребенка.

Они любили с какой-то особой нежностью и бережностью. Ее лицо было слишком далеко, чтобы дотянуться и поцеловать Арта. Год назад он начал раз в неделю наголо брить голову, и его горбатый нос теперь казался ей еще крупнее и артачливее, чем в первые месяцы их знакомства.

– Я люблю тебя, Арт, – прошептала Айлин. – Ты весь мой.

Она оправила длинную свободную юбку и легла рядом с ним. Он поцеловал ее в висок, потом в левую грудь, толкаясь губами в шов бюстгальтера.

– А что он сейчас делает? – спросил Арт, едва притронувшись ладонью к ее животу.

– Плавает взад-вперед, – ответила Айлин.

Уже поднявшись и отряхивая иголки и песок, они увидели двух льняноголовых девочек-подростков, которые засмеялись и стремглав кинулись в лес.

В Курессааре они остановились в отремонтированной трехсотлетней гостинице на городской площади. В лобби стены были из голого серого известняка, а пол – из истертых буро-коричневых плит с замазанными трещинами. Девочка на рецепции сначала не могла найти их бронь, и Арт заерзал от раздражения.

– Они евреев привозили на убой, – сказал он, повернувшись к Айлин.

– Тихо, – шепнула она, – тут же понимают по-английски.

Похожая на моль сотрудница наконец-то вернулась за стойку. Зардевшись от смущения, она объяснила, что бронь почему-то значилась в системе не под фамилией Герцевич, а под фамилией Арт. Никто не предложил занести их чемоданы в номер. Сам номер, двойная мансарда на третьем этаже, выходил окнами в заросший парк. Разлапистые липы нависали над усыпанными красным гравием дорожками.

На средневековой городской площади располагались старинная аптека, несколько магазинчиков и полдюжины ресторанов. Было заметно, что фасадам не так давно подтянули лица, что каменные стены отмыли и побелили, двери и оконные рамы освежили, дверные ручки и кольца отмыли и натерли до блеска. Но всего в квартале или двух от городской площади в глаза бросались знаки многолетнего запустения.

Вдоль мощенных булыжником улочек тянулись ряды деревянных домиков, выкрашенных в горчичный, желтый или коричневый цвет. На острове сохранилось немало советских машин, старых ржавых чудовищ, доживающих свой век в изгнании. Голосом посвященного Арт рассказывал Айлин про каждую модель, называя их как в юности – «москвичок», «жигуль», «запор». А «Победу» именовал «Виктория». Айлин слушала мужа и пила воду из привезенной из Америки фляги, всегда лежавшей у нее в рюкзачке. Арт говорил по-английски с едва ощутимым русским акцентом, скорее не акцентом, а намеком на акцент, и время от времени Айлин напрочь забывала, что он из России. Она вообще с трудом вписывала его в категорию иммигрантов, а вот о своей собственной бабушке, приехавшей в Америку в юности и прожившей там долгую жизнь, не могла думать иначе как об иммигрантке.