Читать книгу - "Королева красоты Иерусалима - Сарит Ишай-Леви"

Я опускаюсь на ковер из золотистых листьев, я собираю их в горсти и осыпаю ими себя, словно дождем. Да, я еще одно звено в цепочке женщин семьи Эрмоза: Меркада, Роза, Луна, Габриэла… Я связана с ними нитью проклятия. Счастье, что хотя бы Рахелика и Бекки избежали этого проклятия, счастье, что у них родились сыновья. Я единственная дочь в этом поколении, единственная и последняя дочь в семье Эрмоза, и на мне окончится проклятие. У меня никогда не будет детей, так я решила. Женщина, которая выйдет замуж за моего брата, женщины, которые выйдут замуж за сыновей моих теток, не унаследуют проклятия, они не из семьи Эрмоза. Я останусь последней женщиной клана Эрмоза, пока не будет снято проклятие.

Дождь прекратился, между тучами показалась полоска голубого неба. Я подняла глаза к небу и вдохнула чудесный запах, оставшийся после дождя – дождя, который вместе с Рахеликой и Бекки омыл мамину могилу. Полой пальто я стерла дождевые капли по краям камня – так мать вытирает своему малышу губы, испачканные едой.

Я одна. Вся семья уже спустилась по ступенькам на дорогу. Там ждут две машины: черная – красавца Эли Коэна и белый «ларк» моего отца; в них битком набьются все, чтобы ехать на поминальную трапезу к Рахелике.

На кладбище жутковато, по спине у меня пробегает холодок, я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что вокруг действительно ни души. Уверившись, что за мной и правда никто не наблюдает, я вынимаю из сумки красную помаду и аккуратно, осторожными мазками крашу губы сердечком, как это делала мама. Потом наклоняюсь к памятнику и нежно целую его, оставляя отпечаток своих красных губ на белом холодном камне, чтобы вдохнуть жизнь в безликое скучное надгробие. Я снимаю целлофан с букета и рассыпаю красные как кровь гвоздики вдоль и поперек постамента.

– Мама… – шепчу я и снова целую надгробие – в последний раз. И спускаюсь по ступенькам.

Вся моя семья стоит возле машин.

И тут я вижу его. Моргаю, не веря себе.

– Что ты тут делаешь?

– Увидел извещение в газете.

– И ты все время был здесь?

– Да.

– Ты идешь? – кричит мне Рони, садясь в папину машину.

– Поезжайте, – отвечаю, – я приеду позже.

Машины уезжают, и мы с Амноном остаемся одни. – Знаешь, – говорю я ему, – когда я стояла у маминой могилы, я думала о тебе.

– Правда? – он удивлен. – И о чем ты думала?

– О том, что когда-то, давным-давно, мне выпала возможность полюбить, но я упустила эту возможность. – Не было ни дня, – говорит он тихо, – чтобы я не думал об этой упущенной возможности.

Я вглядываюсь в его доброе лицо, в его большие глаза, которые всегда смотрели мне прямо в душу, и бросаюсь ему на шею. Он слегка отстраняет меня и спрашивает:

– Ну так как ты поживаешь?

– Уже хорошо. Но было чертовски плохо.

И я рассказываю ему о Филипе, и о своем дедушке, и о маме и ее умершем возлюбленном.

– Я знаю, что мама вернула мне тебя, потому что я перестала сердиться.

Амнон ничего не говорит, только крепко обнимает меня.

На кладбище тьма египетская, мертвые уже легли спать. Внизу, по шоссе Иерусалим – Тель-Авив, мчатся машины, их горящие фары создают волшебный мираж. Мы сидим на краю холма, у подножия маминой могилы, тесно прижавшись друг к другу.

– А ты, – шепчу я ему. – Как ты жил это время?

– Я бежал от тебя до самой Индии. Прошел долгий путь. Искал спасения от тоски, от чувства, что все потеряно. Поначалу сердился на тебя, на твою слепоту. Потом сердился на себя – почему я не боролся за тебя, почему сдался. Я изъездил Индию вдоль и поперек, был в Манали и в Дхарамсале, в Гималаях, в Касоле и в долине Парвати, отправился на юг, в Раджастан, и в конце концов попал в земной рай – Гоа. Там прилив и отлив меняют душевное состояние человека, там джунгли соприкасаются с золотым морским песком, там коровы на пляже загорают рядом с людьми. И там я решил сделать три вещи: сбрить бороду, вернуться домой и найти тебя. Твой отец сказал, что ты еще в Лондоне, и научил меня слову на ладино – пасьенсия. Ну вот, я запасся терпением и стал ждать. Я знал, что ты вернешься, знал, что когда мы встретимся, то будем вместе. Я больше не оставлю тебя, Габриэла.

– А я думала, что потеряла тебя, – шепнула я, – что единственный шанс у меня отнят; я думала, что никогда не полюблю, что у меня не будет детей; я поклялась, что разорву цепочку несчастливых женщин семьи Эрмоза. И вот ты здесь. Ты вернулся.

Я целовала Амнона и тонула в его объятиях. Это чудо, думала я, это чудо, я чувствую любовь именно там, где говорила Бекки, – между грудью и животом, там, где сердце.