Читать книгу - "Путник, зашедший переночевать - Шмуэль Агнон"

Глаза Даниэля подернулись слезами, и лоб его собрался мучительными складками. Он посмотрел на отца и пробормотал: «Случай с тфилин — только один из многих».

Ребе Шломо сказал: «Этот случай был ниспослан тебе, чтобы ты набрался опыта».

«Нет такого несчастья, которое не оправдывали бы этими словами», — возразил Даниэль.

«А как же иначе ты исполнишь заповедь: „Люби Господа своего всею душою“ — люби, даже если он забирает у тебя эту твою душу?» — спросил ребе Шломо.

«Согласен, — вскричал Даниэль, — согласен! Человек и вправду может привязать себя к жертвеннику, чтобы отдать душу для освящения Господа, и страдать до тех пор, пока не покинет его душа! Но привязывать себя каждый день, в любое время, в любой час к очередному из семи жертвенников и отдавать на всесожжение сегодня один орган, завтра другой, каждый день по кусочку, — нет, этого не может вынести ни один человек. Я всего лишь существо из плоти и крови, и, когда мое тело гниет, а моя кровь воняет, мои губы не могут произносить славословие Святому и Благословенному. А если я даже сумею произнести Ему хвалу — разве Ему во славу, что какой-то кусок гнилого мяса и бурдюк вонючей крови кричат Ему: „Праведен Ты!“ или: „По грехам моим!“ — в ответ на все, что Он с ними сделал?! Ну пусть я даже грешник — почему Он не оставляет меня в покое и продолжает метать в меня стрелы Своего гнева?»

«Зачем тебе разгадывать секреты Господа?» — спросил ребе Шломо.

«Вот-вот, — сказал Даниэль. — Каждую беду, которая сваливается на человека, тут же подслащают толкованиями наших мудрецов».

Ребе Шломо разгладил рукой бороду и произнес: «Напротив, сын мой, напротив, мы должны быть благодарны нашим мудрецам, которые растолковали нам слова Торы и разъяснили все ее события, — ведь если б не они, мы сами должны были бы сейчас этим заниматься. А теперь, когда они разъяснили нам всякую деталь, мы можем всю нашу жизнь заниматься только тем, что читать Тору и чтить заповеди. Человек уже не должен изнурять себя исследованиями и может посвятить все свое время молитвам и выполнению заветов. А при этом он должен проявлять особое усердие в исполнении тех заповедей, в которых слаб, — как ты, например, в наложении тфилин».

«Отец, — сказал Даниэль, — а не думаешь ли ты, что в той же мере, как разумно давать указания, которые будут выполнены, разумно не давать указаний, которые наверняка выполнены не будут?»

«О чем ты?» — спросил реб Шломо.

«О том же, что и ты», — ответил Даниэль.

«А именно?»

«А именно — о наложении тфилин. Ведь я уже поклялся тебе когда-то, что не буду больше их налагать».

Ребе Шломо сказал: «Но как может человек клясться не выполнять то, что его клятвенно обязали делать еще на горе Синай?»

Я повернулся к Даниэлю: «Действительно, почему вы так категоричны в этом вопросе?»

«А, пустое, — торопливо сказал ребе Шломо. — С ним был неприятный случай во время войны».

Даниэль едва не подпрыгнул на стуле. «Пустое, ты говоришь?» — гневно сказал он.

«А что за случай?» — поинтересовался я.

Он спросил: «Вы были на войне?»

«Нет, — ответил я. — Я переболел, и меня сочли непригодным воевать за его величество императора»^[44].

«А я пошел на войну сразу, — сказал Даниэль, — и служил до самого конца, до поражения. Я тогда был большим патриотом, как и все евреи в австрийском государстве. Правда, чем больше проходило дней, тем меньше у меня оставалось патриотизма, но ведь кто в эту кашу попал, выбраться оттуда уже не может. И все это время я не ел запрещенной евреям пищи и соблюдал все заповеди, особенно заповедь наложения тфилин».

Ребе Шломо сидел, склонившись на свою палку, и то и дело проводил по ней своей бородой. Смотрел с любовью на сына, и глаза его лучились теплом.

А Даниэль продолжал: «Я настолько строго соблюдал эту заповедь, что, бывало, не успев наложить тфилин утром, потом целый день не прикасался к еде. Но вот однажды ночью я лежал в траншее, заваленный вонючей рыхлой землей по самую шею и даже выше, а смертоносные русские пушки палили без перерыва, и фонтаны земли вздымались в небо, и комья земли валились на меня с неба, и вокруг стоял запах горелого мяса. Я уже думал было, что это огонь подобрался к моему телу и сейчас меня изжарят заживо, так что, видно, мне отсюда не выбраться. Если и не сгорю, так буду засыпан землей и золой. И тогда я сказал Ангелу Смерти: подожди, я должен выполнить завет тфилин. И протянул руку, и рука моя наткнулась на кожаный ремешок. Я решил, что это мои тфилин выпали наружу, когда какой-то осколок распорол мой вещмешок. Я потянул за ремешок, чтобы нащупать коробочку, но тут мне в нос ударил жуткий запах, и я увидел, что этот ремешок завязан вокруг руки мертвеца. Наша траншея стала братской могилой, и эта рука составляла все, что осталось от другого еврейского солдата, которого снаряд разорвал как раз в ту минуту, когда он молился, украшенный своими тфилин».

Ребе Шломо выпустил из рук палку, на которую опирался, вытер ладонями глаза, хотел было вздохнуть, но сдержал вздох и посмотрел на сына. Взгляд его был полон жалости. Я думаю, он не впервые слышал этот рассказ, и все же глаза его увлажнились, словно он вот-вот заплачет. Даниэль наклонился, поднял его палку, и старик снова оперся на нее. Даниэль сдвинул ноги и левым коленом почесал колено правой. На его губах застыло что-то вроде кривой улыбки, как у ребенка, который в чем-то проштрафился и был пойман на горячем.

Постояльцы гостиницы давно уже спали, а мы трое: я, ребе Шломо и Даниэль Бах, его сын, — сидели молча. Улыбка Даниэля исчезла, и на его лице проступила грусть. Разлилась и осела в худых щеках.

Я взял Даниэля за руку: «Я хочу рассказать вам кое-что. Когда-то я прочел в книге „Колено Иуды“ такую историю. Группа изгнанных из Испании евреев отплыла на корабле, но по дороге что-то на этом корабле разладилось, и хозяин высадил их на сушу, в пустынном и безлюдном месте. Большинство людей умерли от голода, а оставшиеся собрались с последними силами и двинулись в путь, искать место, где можно было бы поселиться. По дороге одна из женщин упала, потеряла сознание и умерла. Ее муж взял обоих сыновей на руки и пошел дальше. Потом и они потеряли сознание от голода. Когда отец пришел в себя, он увидел, что оба его сына мертвы. Он поднялся на ноги и сказал: „Властелин мира, Ты очень стараешься, чтобы лишить меня веры. Но знай, что не по воле Небес я еврей, и я останусь евреем, и не помогут Тебе все беды, которые Ты обрушил и еще обрушишь на меня“. Потом он прикрыл тела своих мальчиков травой и землею и пошел дальше искать себе место для поселения. А те, с кем он шел раньше, давно уже ушли и не стали его ждать, потому что каждый думал только о своей беде и не замечал страданий ближнего».