Читать книгу - "Путник, зашедший переночевать - Шмуэль Агнон"

Сегодня вечером, войдя в гостиницу, я увидел старого кантора, ребе Шломо. Он сидел, опершись на свою палку. Когда я вошел, он поднялся и протянул мне руку. Я поздоровался с ним и спросил, почему он еще здесь. Я-то думал, что он давно уже взошел в Страну Израиля.

«Я одной ногой там, а другой здесь, — сказал ребе Шломо. — Друзья моего Йерухама, светлая ему память, прислали мне чек для поездки, и я пришел к господину, потому что слышал, что он приехал оттуда. Может быть, господин даст мне совет, как туда едут?»

«Ничего нет проще, — сказал я. — Идут на вокзал, дают кассиру деньги, и он выдает проездной билет. Потом садятся в вагон и едут до Триеста. Там поднимаются на корабль и плывут пять дней по морю, пока не прибывают в Яффу^[39]. А прибыв в Яффу, вы уже двумя ногами на земле Израиля».

Все то время, что я объяснял ему, как едут в Эрец-Исраэль, мне казалось, что он меня не слышит. Но когда я упомянул Яффу, он вдруг поднял глаза и слово в слово повторил все сказанное. В эту минуту в гостиницу вошел сын его, Даниэль Бах, и ребе Шломо сказал ему: «Жаль, что тебя не было с нами, сын мой, и ты не слышал, что рассказывал мне господин».

Даниэль посмотрел на меня, словно удивляясь, что такого может рассказать «этот господин», чего он, Даниэль, не знает.

Я сказал: «Я объяснял вашему отцу, как едут в Страну Израиля».

Даниэль сел, скрестив ноги, и протянул: «Ну-ну». (Мол, я так и знал, что он объяснял тебе какой-то пустяк.)

Но я сказал: «Возьмите листок бумаги и запишите. Нужно, чтобы ваш отец знал план своей поездки».

Кончив записывать, он попросил, чтобы я объяснил уже заодно, как добраться из порта Яффы до кибуца Рамат-Рахель, куда направляется его отец.

Я сказал: «Пересаживаются с большого корабля в маленькое суденышко и на нем добираются до берега. Если ваш отец найдет там какого-нибудь парня из кибуца, чего еще желать. Но если нет, то пусть садится в автомобиль и едет до Иерусалима. А в Иерусалиме нужно пересесть в автобус, идущий в Тальпиот. Доехав до конечной остановки в Тальпиоте, он увидит там парней и девушек, направляющихся в Рамат-Рахель, пойдет с ними и окажется там, куда ему надо».

Заговорив о Тальпиоте, я вспомнил погром, который мне довелось там пережить^[40]: арабы разрушили мой дом, и даже подушки под голову у нас не осталось. Мне стало грустно, а ребе Шломо радовался. Мне было грустно оттого, что я уехал из Страны, а он радовался тому, что едет туда.

Я заказал чай с пирожками, угостить своих гостей. Ребе Шломо отрезал себе маленький кусочек, произнес: «Благословен Тот, по слову Которого все было создано» — и отхлебнул чай. Потом вынул из кармана открытку, которую ему прислали из Рамат-Рахель, и положил передо мной, чтобы я прочел ее и он мог бы еще раз прочесть ее вместе со мной, хотя наверняка уже знал этот текст наизусть. Когда я кончил читать, он опять сложил открытку, положил в нагрудный карман, возле сердца, и сказал: «Похоже, что я действительно еду в Страну Израиля».

Даниэль кивнул: «Да, отец, да, ты едешь в Страну Израиля».

«Насколько легче было бы мне ехать, — сказал ребе Шломо, — если бы ты, сын мой, пообещал мне, что будешь идти верным путем».

Даниэль вскочил, прижал правую руку к сердцу, а левую поднял к небу со словами: «Разве это я сошел с верного пути? Это Он столкнул меня с него».

«Оставь, сын мой, оставь, — сказал ребе Шломо. — Все, что делает Всевышний, благословен будь Он, делается для того, чтобы испытать нашу веру. Если мы выдерживаем испытание — хорошо, если нет — Он посылает нам новое испытание, тяжелее первого».

Даниэль сказал: «А что, разве Всевышний не видит, что мы не можем выдержать даже Его первые попытки? Зачем он затрудняет Себя, посылая нам еще и еще?»

«Сторонние мысли, сын мой, — сказал ребе Шломо, — суть большая помеха в служении Господу. Но я говорю с тобой не о твоих мыслях. Все, чего я прошу, — соблюдай Его законы и выполняй Его заповеди. Тогда Он в конце концов уберет из твоего сердца и эти мысли. Но мы уже слишком долго беспокоим господина, пора благословить съеденное и отправляться домой».

Он стряхнул крошки с бороды, вытер губы, произнес положенные: «За пропитание…» и «Создавший множество существ…»^[41], поднялся идти и, уже стоя, сказал: «Не принято хвалить человека в глаза, но иногда немного похвалить и в глаза можно. Мой сын Даниэль всегда был хорошим евреем, строго соблюдал закон и в большом, и в малом, не так ли, сын мой?»

«Так же, как все другие хорошие евреи, — ответил Даниэль Бах. — Как все те, кто выполняет заветы, не думая при этом, что он делает».

«Разве от тебя требуется думать? — возразил ребе Шломо. — Бог требует от тебя только одного — чтобы ты Его боялся и любил».

«Вот потому, наверно, и сказано, — устало сказал Даниэль, — что „за любовь мою они враждуют на меня“!»^[42]

И лицо его вдруг стало бесконечно печальным.

«Это ты опять вспомнил случай с тфилин?^[43]» — спросил ребе Шломо.