Читать книгу - "Беглянка - Элис Манро"

Он беспокоил даже ее родителей, хотя они ею гордились. Мать хотела, чтобы дочка пользовалась успехом, и заставляла ее учиться игре на фортепьяно и катанию на коньках. Джулиет занималась и тем и другим, но без желания и без блеска. А отец просто хотел, чтобы она была как все. Будь как все, твердил он, иначе тебя затравят. (Это противоречило тому обстоятельству, что родители Джулиет, в особенности мать, были совсем не такими, как все, но жили не зная горя. Видимо, отец подозревал, что дочери повезет меньше.)

Ладно, сказала Джулиет, когда поступила в колледж. На отделении классической филологии я такая, как все. Мне здесь очень хорошо.

И вот теперь она услышала тот же самый совет от преподавателей, которые, как ей всегда казалось, ценили в ней способности и радовались ее успехам. При всей своей доброжелательности они не могли скрыть тревогу. Выйти в большой мир, твердили они. Можно подумать, до этой поры она пребывала непонятно где.

Но несмотря ни на что, в поезде она вдруг почувствовала себя счастливой.

«Тайга», – думала она. И не знала, правильно ли так называть то, что она сейчас видит. Наверное, в глубине души она ощущала себя юной героиней русского романа, которая отправляется в незнакомый, страшный и волнующий край, где по ночам воют волки и где она встретит свою судьбу. Для нее не имело значения, что эта судьба (в русском романе) грозила оказаться тоскливой, трагической или той и другой сразу. Впрочем, личная судьба не имела особого значения. В действительности Джулиет влекло, даже зачаровывало совсем иное: вот это равнодушие, повторение, непостоянство и презрение к гармонии, отразившееся в поверхности докембрийского щита.

Краем глаза она заметила тень. Потом – приближение ноги в брючине.

– Здесь свободно?

Конечно свободно. Ну что она могла ответить?

Мокасины с бахромой, бежевые слаксы, бежевый с коричневым пиджак в темно-бордовую карандашную клетку, синяя рубашка, темно-бордовый галстук в синюю и золотую крапинку. Все новехонькое, с иголочки, и все, кроме обуви, вроде как великовато по размеру, будто после этих покупок туловище почему-то сжалось.

Лет, наверное, пятидесяти с небольшим, волосы золотисто-каштановые, зачесанные прядями с одного боку на другой. (Вряд ли крашеные; кто, в самом деле, надумает красить три волосины?) Брови домиком – более темного цвета, рыжеватые, густые. Кожа лица вся бугристая, плотная, как верхний слой простокваши.

Некрасивый? Еще какой. Да, некрасивый, но таковы же были, с ее точки зрения, очень и очень многие мужчины его возраста. По зрелом размышлении она бы не назвала его совсем уж отталкивающим.

Его брови поползли вверх, а светлые, водянистые глаза расширились, словно вознамерились изобразить веселье. Он сел напротив. И сказал:

– За окном посмотреть не на что.

– Да. – Она уставилась в книгу.

– Вот-вот, – сказал он, нисколько, похоже, не смущаясь таким началом. – А вы далеко едете?

– До Ванкувера.

– Я тоже. Через всю страну. Можно заодно и посмотреть, как она выглядит, правда?

– Мм.

Но он не унимался:

– Вы тоже сели в Торонто?

– Да.

– Это мой родной город, Торонто. Всю жизнь там живу. Вы тоже оттуда?

– Нет, – ответила Джулиет, все так же глядя в книгу и стараясь по возможности растянуть паузу.

Но что-то – воспитание, смущение, да бог его знает, что именно, может, сочувствие, – оказалось выше ее сил, и она выдала название своего родного городка, а потом уточнила координаты, сообщив расстояние до более крупных городов, расположение относительно озера Гурон и его залива Джорджия-Бей.

– У меня двоюродная сестра с семьей в Коллингвуде живет. Хорошее место. Я туда ездил пару раз к ним в гости. А вы в одиночку едете? Как и я?

Он все время похлопывал рукой об руку.

– Да. – Все, хватит, говорит она про себя. Хватит.

– Я впервые собрался в такую даль. Поездка долгая, притом в одиночку.

Джулиет промолчала.

– А я вижу, вы тут книжку читаете в одиночестве, и думаю себе: может, она без попутчиков едет, может, у нее тоже дорога дальняя, так хотя бы побеседовать по-приятельски?

От этого выражения, «побеседовать по-приятельски», Джулиет захлестнуло ледяной волной. До нее дошло, что он вовсе не собирается к ней приставать. Ее удручало, что на нее порой клюют нескладные, одинокие, непривлекательные мужчины, которые намекают, что они с ней одного поля ягоды. Но он вел себя иначе. Ему нужен был друг, а не подружка. Ему нужен был приятель.

Джулиет понимала, что многим она кажется странной и нелюдимой; отчасти так и было. Но при этом у нее давно сложилось ощущение, что окружающие посягают на ее внимание, на ее время, на ее душу. И в большинстве случаев она не противилась.

Будь отзывчивой, будь приветливой (в особенности если ты не пользуешься таким уж успехом) – эти заповеди нетрудно усвоить в маленьком городке, равно как и в женском общежитии. Будь легкой на услугу, если человек захочет выжать из тебя все соки, даже ничего толком о тебе не зная.

Она в упор, без улыбки посмотрела на своего попутчика. Тот заметил ее решимость, и его лицо тревожно дрогнуло.

– Интересная книжка? Про что?

Джулиет не собиралась объяснять, что книга эта – о Древней Греции, в частности о заметном пристрастии древних греков к иррациональному. В ее планы не входило преподавание древнегреческого языка, но ей предстояло читать курс под названием «Философские системы Древней Греции», а для этого требовалось перечитать Доддса[4]и решить, что у него позаимствовать.

– Мне, вообще говоря, хочется почитать, – сказала она. – Я, пожалуй, перейду в панорамный вагон.

Она встала и вышла, думая о том, что напрасно сказала ему, куда идет, – чего доброго, он тоже встанет и увяжется за ней, начнет извиняться и придумывать новые подходы. А также о том, что в панорамном вагоне она замерзнет. Но не возвращаться же сейчас за свитером.

Вид из панорамного вагона в самом конце поезда не произвел на нее такого впечатления, как вид из окна спального вагона. Здесь в поле зрения постоянно оказывался сам поезд, который загораживал обзор.

Вероятно, все дело было в том, что она действительно замерзла. И разнервничалась. Но не чувствовала себя виноватой. Задержись она там еще на минуту – и он бы протянул ей свою потную руку (Джулиет считала, что рука неизбежно будет либо потной, либо сухой и шершавой), после чего оставалось бы только представиться по именам – и путь к отступлению был бы для нее отрезан. Она впервые одержала победу в такой ситуации, причем над самым жалким, самым печальным соперником. У нее в ушах звенели его слова: «побеседовать по-приятельски». Извиняющиеся и наглые. Извиняться было у него в крови. А наглость родилась из какой-то надежды или решимости, что сквозила под его изголодавшимся одиночеством.